Жизнь после утраты. Психология горевания - Вамик Д. Волкан

что я говорю – не просто старый пуританский трюизм, что «страдание учит». Я не уверена, что учит только страдание. Иначе весь мир был бы мудрым, ведь страдает каждый. К страданию должны быть добавлены скорбь, понимание, терпение, любовь, открытость и готовность оставаться уязвимым. В надлежащих обстоятельствах соединение всех этих факторов может научить и привести к возрождению.

Анн Морроу Линдберг

В своей клинической практике я часто наблюдал, что пациенты вновь открывают в себе энергию и живость после того, как разрешают свои детские конфликты. То же происходит, когда заканчивается этап горевания. Мы чувствуем желание затевать новые дела и устанавливать новые контакты. Теперь у нас энергии в избытке, мы снова можем общаться с окружающими нас людьми. Мы больше не поглощены прошлым.

Вместе с этой энергией приходит новая зрелость и сопереживание. Мы начинаем лучше понимать самих себя, больше узнаем о том, что действительно важно для нас. Мы понимаем, что жизнь коротка, и наслаждаемся ею. Мы с меньшей охотой упорствуем в глупых аргументах, предаемся мелочной зависти или тратим время впустую. После смерти своей возлюбленной один мужчина заметил, что обнаружил духовную сторону жизни, хотя он и не был в традиционном понимании религиозным человеком. Он образно сказал об этом, что жил всю свою жизнь «настроившись на АМ-волну, но внезапно обнаружил, что существуют станции и на FM-диапазоне». Но всех этих новоприобретений совершенно недостаточно, чтобы вернуть утраченное. Как сказал раввин Харольд Кушнер о смерти своего сына: «Благодаря жизни и смерти Арона я стал более восприимчивым человеком, более эффективным наставником, более благожелательным советчиком, чем был бы без этого. И я выкинул бы все эти вновь обретенные достоинства в секунду, если бы мог вернуть своего сына назад»[38].

После глубокого осмысления мы достигаем стадии практического окончания горевания и получаем возможность найти замену тому, чем были для нас утраченные отношения. Мы делаем это через процесс идентификации. Позвольте мне объяснить.

Идентификации

После смерти своего 33-летнего мужа писательница Дафна дю Морье нашла утешение во вдовстве через имитацию повседневных ритуалов мужа и использование его личных вещей.

«Я взяла некоторые из его вещей себе. Я носила его рубашки, сидела за его письменным столом, использовала его ручки, чтобы ответить на сотни писем соболезнования; и с помощью такого процесса идентификации с предметами я ощущала сопричастность ему, чувствовала близость с ним. Вечера переносились тяжелее всего. Ритуал горячего напитка, кусочков сахара для двух собак, чтение молитв… Я продолжала исполнять ритуал, потому что это уменьшало боль»[39].

Дафна де Морье неверно использует понятие «идентификация», которая по определению является бессознательным процессом. Однако она ощутила силу идентификации, ее способность облегчать горе. Она пыталась копировать бессознательные приемы, с помощью которых мы утешаем себя, беря от любимого человека что-то, чем восторгаемся или в чем нуждаемся, и таким образом заполняя дыру, оставшуюся в наших жизнях. Идентификация – это бессознательный процесс, с помощью которого – часто вопреки самому себе – человек обретает черты, идеалы и функции другого.

Фрейд говорил об идентификации как о самом раннем выражении эмоциональной связи с другим[40]. Мы идентифицируем себя со своими родителями, когда в младенчестве копируем их поведение и впитываем опыт окружения, в котором выросли. Маленький мальчик видит, как бреется его отец, а затем копирует его поведение перед зеркалом. Маленькая девочка скрещивает ноги точно так же, как ее мать. Мы обладаем целой коллекцией таких бессознательных идентификаций с чертами, идеалами и функциями тех, кто нас окружает. Несмотря на то, что мы продолжаем идентифицировать (или деидентифицировать) себя с другими на протяжении всей нашей жизни, эти ранние идентификации оказывают наиболее сильное влияние на формирование наших личностей, характеров и ценностей. В этом есть некий парадокс. Принимая черты, идеалы и функции другого, мы становимся менее зависимыми от него. Используя аналогию, мы стараемся быть похожими на учителя, или идентифицируемся с ним, когда пытаемся выучить иностранный язык, но, однажды выучив его, мы больше не нуждаемся в учителе. То, что начинается как выражение желания близости, в конце концов помогает нам отделиться и стать самим собой.

Несколько лет назад я взял годичный отпуск и переехал из пышной зеленой Вирджинии в Анкару, где я когда-то учился в медицинской школе. Испытывая радость от того, что нахожусь в Турции, я вместе с тем скучал по сельским просторам Вирджинии. Мне стало сниться каждую ночь, что я беру семена травы и разбрасываю их по бесплодным землям Анкары. Среди прочих смыслов в моих снах явственно просматривается попытка идентификации, желание обеспечить себя тем, что составляло предмет моих забот и переживаний в покинутом мною пригороде Шарлоттсвилля.

Именно так идентификации помогают нам завершить горевание. Идентифицируясь с отдельными чертами психического двойника, мы уподобляемся тем сторонам другого, в которых больше всего нуждаемся. Мы принимаем хорошее, что было в наших взаимоотношениях, и делаем это частью своей идентичности. Идентификации, таким образом, являются своего рода внутренними подарками на память, мотивированные нашим бессознательным желанием сохранить близость с потерянным человеком или вещью. Обогащающие идентификации помогают нам отделиться от психического двойника утраченного другого, потому что мы сберегаем для себя то, что однажды получили. Тем самым мы можем с чем-то расстаться и одновременно остаться с ним, по иронии судьбы обогатившись нашим опытом утраты.

Некоторые из этих идентификаций встречаются настолько часто, что становятся чем-то вроде клише: недавняя вдова, никогда не державшая в руках денег, обнаруживает, что у нее есть склонность к финансовым расчетам; бездельник – сын адвоката – после смерти отца поступает в юридическую школу. Другие идентификации более утонченные: вдовец, во многом зависевший от своей общительной и отзывчивой жены, неожиданно обнаружил у себя умение заботиться о членах семьи и подбадривать друзей. Женщина, самоуважение которой нуждалось в постоянной поддержке мужа, может выйти из процесса горевания уверенной и женственной.

Тоби Толбот следующим образом описывает свою идентификацию с матерью после окончания скорби:

«Постепенно я оказалась отлученной от ее физического присутствия. Тем не менее я наполнена ею, как никогда раньше. Теперь я та, кто представляет нас обоих. Я – наше общее прошлое. Я – моя мать и я сама. Она дала мне любовь, чтобы любить себя и любить мир. Я должна помнить, как надо любить»[41].

Вторая часть

Осложненное горе

Не существует любви без утраты. И невозможно преодолеть утрату без переживания скорби. Неспособность скорбеть не позволяет войти в великий человеческий