Еще одна станция - Кейси Маккуистон

Но наступает понедельник.

Наступает понедельник, и каким-то образом, в безумном совпадении, которое Нико назвал бы судьбой, Огаст заходит в поезд, а там сидит Джейн.

– Девушка С Кофе, – говорит Джейн.

– Девушка Из Метро, – говорит в ответ Огаст.

Джейн откидывает голову назад и смеется, и Огаст мало во что верит, но сложно поспорить с тем, что Джейн посадили в «Кью» для того, чтобы испортить всю ее жизнь.

Огаст встречает ее еще раз днем, по пути домой, и они смеются, и она понимает: у них одна и та же дорога. Если она правильно подберет время, то сможет ездить с Джейн каждый день.

И вот так, в свой первый месяц в квартире на углу Флэтбуш и Парксайд над «Попайс», Огаст узнает, что «Кью» – это время, место и человек.

Есть что-то в том, чтобы иметь свою остановку, когда чаще всего ты проталкиваешься через длинный поток из ничего. Когда-то была Огаст Лэндри, которая разбирала этот город на то, что ей понятно, которая бежала от каждой страшной вещи, давящей на стены ее спальни, и сравнивала улицы с венами. Она пытается оставить эту жизнь в прошлом. Без этого сложно понять Нью-Йорк.

Но есть поезд, который приходит около 8:05 на станцию «Парксайд-авеню», и Огаст ни разу не пропустила его с тех пор, как решила, что это ее поезд. И это поезд Джейн, а Джейн никогда не опаздывает, так что и Огаст не опаздывает.

И поэтому «Кью» – это время.

Может быть, Огаст еще не поняла, как вписаться в те пространства, которые она занимает, но в «Кью» она склоняется над сумкой, чтобы поесть сэндвич, украденный с работы. Там она читает «Атлантик»[4], подписку на который может себе позволить только из-за того, что крадет сэндвичи с работы. Поезд пахнет мелочью и иногда помойкой, но он всегда, всегда к ней приходит, даже если опаздывает.

И поэтому «Кью» – это место.

Он качается на путях и отсчитывает станции. Он гремит и мычит, и он привозит Огаст туда, куда ей нужно. И каким-то образом всегда, бесперебойно он привозит и ее. Девушку Из Метро. Джейн.

Может быть, поэтому иногда Огаст не заходит в поезд, пока не замечает черные волосы и еще более черную кожаную куртку через окно. Может быть, это не просто совпадение.

С понедельника по пятницу Джейн заводит дружбу с каждым проходящим мимо человеком. Огаст видела, как она предложила жвачку раввину. Огаст наблюдала, как она опускалась коленями на грязный пол, чтобы смягчить шутками задиристых школьниц. Огаст затаивала дыхание, когда Джейн разнимала драку несколькими тихими словами и улыбкой. Всегда улыбка. Всегда одна ямочка на щеке. Всегда кожаная куртка, всегда пара разношенных кед, всегда темноволосая и разрушительная, всегда на месте, утром и днем, пока звук ее низкого голоса не становится очередной успокаивающей ноткой в белом шуме транспорта. Огаст перестала носить наушники. Она хочет слышать.

Иногда она дает жвачку Огаст. Иногда Джейн очаровывает какого-нибудь китайского дядечку, чтобы тот помог Огаст с охапкой библиотечных книг. Огаст никогда не хватает смелости сесть рядом с ней, но иногда Джейн падает на сиденье сбоку от Огаст и спрашивает, что та читает или как дела у Банды из «Билли».

– Ты… – говорит одним утром Джейн, моргая, когда Огаст входит в поезд. У нее выражение лица, будто она пытается что-то понять. Огаст кажется, что она наверняка смотрит на Джейн так же, но у нее точно это не получается так же круто или таинственно. – У тебя помада.

– Что? – Она проводит ладонью по губам. Обычно она ее не использует, но этим утром что-то должно было уравновесить круги под глазами. – Она у меня на зубах?

– Нет, просто она… – У Джейн поднимается уголок рта. – Очень красная.

– Эм. – Она не знает, хорошо это или плохо. – Спасибо?

Джейн никогда не рассказывает о своей жизни, поэтому Огаст начала заполнять пробелы догадками. Она представляет голые стопы на паркетном полу в комнате в Сохо, солнечные очки на ступенях перед входной дверью в кирпичный дом, уверенный и быстрый заказ в пельменной забегаловке, кошку, свернувшуюся под кроватью. Ее интересуют татуировки и их значение. В Джейн есть что-то… непостижимое. Запертый сверкающий ящик с документами, один из тех, которые Огаст когда-то научилась взламывать. Сопротивляться невозможно.

Джейн болтает со всеми, но никогда не забывает про Огаст, говоря ей несколько лукавых слов или короткую шутку. И Огаст спрашивает себя, возможно ли, что Джейн думает об этом столько же, сколько Огаст, что она выходит на своей станции и фантазирует о том, что замышляет Огаст.

Иногда, когда она работает длинными часами или слишком долго заперта в своей комнате, Джейн остается единственным человеком за весь день, который был к ней добр.

И поэтому «Кью» – это человек.

Конверт ждет на кухонном столе, когда Огаст заходит в квартиру в пятницу днем, наконец-то освободившись от учебы и работы до воскресенья. Всю дорогу до дома она думала только о том, чтобы найти обучающее видео по бровям на Ютубе и отключиться с пиццей под боком.

– Тебе пришло сегодня что-то по почте, – говорит Майла, не успевает Огаст разуться ради исполнения строгого запрета Майлы и Нико на обувь в помещении.

Голова Майлы высовывается из-за кучи мышеловок, которые она разбирает последние три дня. Непонятно, для той же ли это скульптуры, что и лягушачьи кости. Возможно, ее искусство за пределами понимания Огаст.

– А, спасибо, – говорит Огаст. – Я думала, ты на работе.

– Мы рано закрылись.

Под «мы» она имеет в виду «Ривайнд», магазин подержанных вещей, ответственный за ее долю в аренде. Судя по тому, что слышала Огаст, там ужасно затхло и ужасно дорого и там лучшее собрание винтажной электроники в Бруклине. Они позволяют Майле забирать все, что не продается, для запчастей. Рядом с микроволновкой лежит полтелевизора эры Никсона.

– Твою ж мать, – ругается Майла, когда одна из ловушек щелкает ее по пальцу. – В общем, да, тебе пришел какой-то огромный конверт. От мамы вроде.

Она показывает на толстый пластиковый пакет рядом с тостером. Адрес отправителя: Сьюзетт Лэндри, Белл-Чейз, Лос-Анджелес.