Собаки в разгар лета - Тэру Миямото

— Ура, дождь! Давай, давай, лей! — орал я изо всех сил.

Сегодня можно завалиться в кабину самосвала и спать. Собаки мне нипочем, и вниз, под это страшное чрево лезть не надо. После того случая собаки появлялись каждый день. Но стоило мне стрельнуть из рогатки, как они убегали и больше в этот день не появлялись, даже если я промахивался. Но мысли о каплях масла на дне самосвала, похожих на гной, просто лишали меня сил.

— А куда ушел отец? — спросил я у матери, выходя из дома. В ответ она только недоуменно пожала плечами. Отца не было уже пять дней. Мать гладила его брюки.

К обеду из-за дождя вокруг самосвала образовались лужи. Но когда сидишь, свернувшись калачиком в кабине, и слушаешь звуки дождя, то кажется, что время течет быстрее, и даже не так страшно, что вокруг ни души. Хорошо, если бы дождь лил еще дней пять.

Я решил поесть, и тут между складами появились мокрые от дождя собаки. За последние дни их стало в два раза больше, и мне это не нравилось. Я не спеша открыл до половины боковое стекло кабины и выстрелил из рогатки. Камень явно попал в рыжего пса, вожака стаи, но собаки не уходили. Это удивило меня, и я выстрелил еще три раза подряд, попал по носу одному псу — брызнула кровь и, смешавшись с дождем, полилась по его груди. Обычно собаки сразу же разбегались, но в этот день все было по-другому. Они рыскали между машинами, потом немного отбежали и всей стаей улеглись около складов.

Мне стало не по себе, я как-то растерялся, стал считать, сколько осталось камешков. Их было еще штук тридцать. Собаки, похоже, перестали бояться рогатки. Лучше всего целиться в глаз. Я стал выбирать новую цель, но руки дрожали, и сил натянуть резину как следует не хватало. Чтобы успокоиться, я стал доедать обед.

Я смотрел на собак, мокнущих под дождем, и рисовал себе самые страшные картины. Скоро камешки кончатся, и если они не уйдут, то… Но тут я вспомнил про студента, который должен был меня сменить. Он меня выручит. Наверное, эти бродячие твари появляются и ночью, и он-то уж знает, как с ними справиться.

Это соображение придало мне бодрости, и я закрыл окно. Минут через тридцать от моего дыхания окна кабины запотели. И в этот момент я учуял запах косметики. Он был едва уловимым, но я его узнал: так же пахло, когда я выдвигал ящик трюмо матери.

Я открыл бардачок, проверил, насколько убавилось виски. Бутылка была наполовину пустой. Отодвинув занавеску за сиденьем, я заглянул в тот закуток, где обычно спят водители. На лежанке была расстелена новенькая махровая простыня. Запах косметики усилился. И тут я увидел на этой простыне отцовский веер. Теперь я думаю, что если бы в тот день рабочие не приехали забирать старый "шевроле", я, наверное, столкнулся бы с этой девушкой прямо там. Бледная, с мелко завитыми волосами. Не то чтобы красавица, но и не уродина. Было в ней что-то такое, что заставляло людей оборачиваться…

Несколько человек подъехали на грузовике. Фигуры в дождевиках цепляли трос грузовика к "шевроле". Я завернул свое добро в платок, вылез из кабины и прямо под дождем, не раскрывая зонтика, побежал к ним. Мужчины перестали работать и смотрели на меня. Я объяснил им, что подрабатываю здесь, караулю, чтобы не украли запчасти, и показал им на собак.

— Да их тут целая стая! — произнес мужчина с бакенбардами.

Я вытащил рогатку и рассказал, как отбивался от них до сих пор. Мужики засмеялись. Один из них выстрелил по собакам из моей рогатки. Первые два раза он промахнулся, и камешки ударились о стену склада. Третьим выстрелом он попал собаке по ноге. Она подпрыгнула, пробежала шагов пять-шесть и рухнула в лужу. Немного полежав, она убежала прочь, подволакивая лапу.

— Ты посильнее резинку натягивай! Сантиметров на пятьдесят оттянешь, и дырку в брюхе можно пробить.

Я попробовал сделать так, как научил меня мужчина, — отставил рогатку как можно дальше и изо всех сил натянул резину.

— Вот-вот, вот так и надо.

Мне не хотелось возвращаться в кабину. И когда мужики уехали, забрав "шевроле", я раскрыл зонт и побрел к остановке, стараясь ни о чем не думать. Зонт можно было и не раскрывать, потому что я уже и так промок до нитки. Но идти домой переодеваться тоже не хотелось. Мне почему-то неприятно было видеть счастливое лицо матери.

Пока я трясся в трамвае, где-то в моей памяти возникали те капли на дне самосвала, похожие на гной. Свисают, будто вот-вот сорвутся, но не падают…

Приближалась моя остановка, но ноги не двигались. Тут мне стукнуло в голову, что можно пойти в гости к приятелю, он жил в Дзёсе-баси. На своей остановке выходить я не стал. Уже проехали Сакура-баси, Умэда-синмити, Минами мори-мати. Дождь перестал, подул сильный ветер, на душе было тоскливо, я смотрел на деревья за окном. Я спохватился, когда трамвай подходил к монетному двору, вышел на следующей остановке и пересел на трамвай, идущий назад к Тидори-баси. Поймал себя на том, что бормочу все время, сам не понимая что: "Грязь какая! Какая грязь… Что, я дурак, опять идти на эту грязную свалку?! Пусть отец хоть убьет меня, не пойду больше туда, в эту жару и грязищу, где и людей-то нет. Только бродячие собаки собираются. Человеку делать там нечего".

И все-таки я вернулся к Тидори-баси. Прошел через торговый квартал, мимо жилых домов, и пока я бродил по незнакомому месту, до меня дошло, что ничего такого не произошло: с чего это я взял, что эта женщина и отец встречаются в том самосвале? Нет, вовсе нет. Просто запах косметики. Да еще отцовский веер. Наверное, эта девушка живет где-то за свалкой. А отец просто зашел по какому-то делу к сыну своего знакомого и забыл веер. И вообще, почему я решил, что это веер отца? Я ведь его даже не раскрывал и рисунок толком не видел.

Неожиданно я приободрился и зашагал к остановке. Через пять дней каникулы закончатся. Когда я думал об этом, то просто балдел от радости. Первый раз мне так сильно хотелось, чтобы каникулы поскорее закончились.

В тот день отец вернулся домой к девяти, он все шутил с матерью и даже хвалил меня за работу. Веер был при нем, и у меня резко поднялось настроение. Мы стали возиться, мерялись силой. Конечно, одолеть отца я не мог.

На следующий день тайфун ушел. Летний зной вернулся, казалось, что душный липкий воздух проникает всюду. Я, как обычно, притащился на свалку, постоял некоторое время, бессмысленно уставившись на лужу под самосвалом. Поискал взглядом, нет ли собак, а потом посмотрел вверх — на солнце. Для того чтобы то единственное место, где я до сих пор укрывался, высохло, наверное, нужен целый день.

Большая тень самосвала была моим укрытием только до полудня, и, когда солнце оказалось в зените, деваться стало некуда. И тут появились собаки. Я отставил рогатку так, как меня научили вчера, и изо всех сил натянул резинку. И в этот момент что-то больно ударило мне в правый глаз.

Я потерял сознание, наверное на пару минут, потому что, когда очнулся, собаки все еще топтались у стены склада, опасаясь моей рогатки. Я вскочил, закрывая правый глаз и стараясь сообразить, что произошло. И тут увидел порванную резинку рогатки. Из моей груди вырвался глухой стон. Я быстро залез в кузов самосвала и стал вытирать ладонью кровь, которая текла из века. Собаки, а их уже было больше десяти, смотрели на меня, наверное, на понимая, почему я не стреляю, и потом одна за другой стали подбираться к самосвалу. Я не знал, как сильно поранил глаз, и приложил к нему носовой платок. Так мы смотрели друг на друга: собаки снизу и я — из кузова самосвала.