Страшила - Майкл Коннелли

— Но как мне добиться этого, Джек? Как завоевать их доверие?

— Со временем вы об этом узнаете. Ну а пока пишите статьи и репортажи. Максимально честные, объективные и точные. В основе доверия лежат дела. Стоит запомнить еще кое-что. В этом городе у копов полно знакомых, информаторов и осведомителей, и сведения о репортерах распространяются в их среде очень быстро. Если вы честны и справедливы, они скоро узнают об этом. Но если, к примеру, будете спать с одним из них, то они об этом тоже очень скоро узнают. Кстати, если такое случится, доступ в полицейскую среду вам будет закрыт. Полностью. Уж таковы законы этого сообщества.

Моя граничившая с цинизмом и грубостью откровенность, похоже, ее покоробила. Ничего, ей придется привыкнуть к таким речам, коль скоро она хочет иметь дело с копами.

— И еще одно, — сказал я. — Каждый коп — человек чести, склонен к благородным порывам и отзывается на них, хотя тщательно это скрывает. Разумеется, я настоящих копов имею в виду. И если вам удастся в своих репортажах затронуть эти струнки, сыграть на них, то с этих пор коп — ваш друг навек. Так что не забывайте в своих писаниях, образно говоря, рассыпать крохи благородства. Это вам зачтется. Обязательно.

— Хорошо, Джек. Я постараюсь.

— Ну, раз так, все у вас будет хорошо.

Пока мы бродили по Паркер-центру и я знакомил Анджелу с народом, нам заодно удалось столкнуться в отделе нераскрытых преступлений с одним любопытным случаем. Это старое дело только что раскрыли благодаря тому, что в недрах отдела хранения доказательств министерства юстиции нашли наконец запропастившиеся куда-то анализы образцов ДНК, взятых с тела жертвы, пожилой женщины, убитой и изнасилованной двадцать лет назад, и прокрутили их через главный полицейский компьютер. Один образец полностью совпал с ДНК некоего парня, отбывавшего ныне срок в тюрьме Пеликан-Бей за попытку изнасилования, так что на преступника, которого еще не успели освободить на основании закона об условно-досрочном освобождении, завели новое дело прямо в тюрьме. Случай, конечно, не сенсационный, поскольку убийца уже находился за решеткой, но написать небольшую заметку по этому поводу все-таки стоило. Широкая публика любит читать истории о неотвратимости наказания и насчет того, что, как веревочке ни виться, конец у нее рано или поздно обнаружится. Последнее, впрочем, касалось в основном экономических преступлений.

Когда мы после похода в Паркер-центр вернулись в новостной зал, я попросил Анджелу набросать статейку — кстати, первую из серии «криминальных» со времен ее водворения в стенах «Лос-Анджелес таймс» — о только что услышанной нами истории, а сам решил любой ценой добраться до миссис Ванды Сессамс. Удивительное дело: все, что было связано с прошлой пятницей, вызывало у меня повышенную эмоциональную реакцию.

Поскольку в записях электронного коммутатора новостного зала номера телефона миссис Сессамс не осталось, я провел быструю проверку всех других электронных ресурсов «Лос-Анджелес таймс», где этот номер мог, образно говоря, «заваляться», и, не обнаружив такого, позвонил детективу Гилберту Уокеру из полицейского управления Санта-Моники. Уокер числился главным дознавателем по делу Алонзо Уинслоу, арестованного по подозрению в убийстве Дениз Бэббит. Если честно, я особых надежд на этот звонок не возлагал. Во-первых, я не знал лично упомянутого детектива, а во-вторых, Санта-Моника проходила у нас в новостях крайне редко. Это было довольно спокойное в криминальном отношении прибрежное поселение, располагавшееся между Венисом и Малибу. Там имелись, правда, проблемы с вторжениями бездомных, но серьезные преступления случались не часто. И хотя местный отдел по расследованию убийств расследовал ежегодно несколько убийств, почти все они происходили на бытовой почве и интереса для широкой публики не представляли. Что же касается убийств на пляжах, то ими занималась так называемая пляжная полиция, а они формально к Санта-Монике не относились. Убийства вообще куда чаще происходили в южной оконечности Лос-Анджелеса, так что обнаруженный в Санта-Монике женский труп в багажнике, должен был, по моему мнению, рассматриваться там как случай отнюдь не ординарный.

Мой звонок застал Уокера на рабочем месте. Детектив разговаривал со мной довольно любезно, пока я не отрекомендовался репортером из «Таймс». После этого голос у него стал словно замороженный. Что ж, такое бывает. Я проработал в этом городе криминальным корреспондентом семь лет, почти всех копов знал лично, а многих даже считал своими приятелями и источниками информации. Но иногда бывало так, что мне не удавалось связаться с человеком, который вел то или иное дело, и я, пользуясь своими связями, получал необходимую информацию через голову следователя, а подобное не забывается. Вывод: всех знать невозможно, как, равным образом, быть всеми любимым и уважаемым. Это не говоря уже о том, что пресса и полиция довольно часто вступали между собой в конфронтацию по поводу того или иного дела. Как уже было сказано выше, средства массовой информации — цепной пес общественности, защищающий ее интересы, а никому, включая полицию, не нравится, когда за вами подглядывают в процессе исполнения вашей профессиональной деятельности. Так что между двумя организациями — полицией и прессой — с незапамятных времен пробежал холодок отчуждения, и существовало, скажем так, некоторое взаимное недоверие. Настороженное отношение со стороны полиции касалось прежде всего щелкоперов — неглубоких журналистов-торопыг и любителей сенсаций, которые, быстро накропав репортаж, обращались к полицейским лишь для уточнения некоторых деталей.

— Что вам угодно? — холодно осведомился Уокер.

— Я пытаюсь найти мать Алонзо Уинслоу и подумал, что вы можете мне в этом помочь.

— А кто такой Алонзо Уинслоу?

Я хотел было сказать ему: «Бросьте, детектив, вы все отлично знаете», — но тут мне пришло в голову, что я по идее не должен быть в курсе фамилии подозреваемого. Ибо существовал закон, запрещавший обнародовать фамилии преступников, не достигших совершеннолетия.

— Ваш подозреваемый по делу об убийстве Бэббит.

— Где вы узнали это имя? Я лично ничего в данном случае подтвердить не могу.

— Я все понимаю, детектив, и не прошу, чтобы вы подтвердили имя подозреваемого. Я и так его знаю. В пятницу мне позвонила мать парня и назвала это имя. Проблема заключается в том, что она не оставила мне свой номер телефона, а мне необходимо связаться с ней, чтобы…

— Хорошего вам трудового дня, — сказал, перебив меня, Уокер и повесил трубку.

Я откинулся на спинку стула, дав себе мысленную установку напомнить Анджеле, что все сказанное мной о благородстве копов относится далеко не ко всем представителям этого племени.

— Вот черт! — громко произнес я, подытоживая свои мысли.

Потом некоторое время барабанил пальцами по столу, стремясь найти выход из создавшегося положения, и, разумеется, нашел его, подумав, что именно этот план мне и следовало задействовать с самого начала.

Сняв трубку, я позвонил детективу из Южного бюро полицейского управления Лос-Анджелеса. Этот парень, считавшийся моим приятелем и источником, принимал, насколько мне известно, непосредственное участие в задержании Уинслоу. Дело об убийстве Бэббит находилось в ведении полиции Санта-Моники, поскольку автомобиль с трупом в багажнике был обнаружен на парковочной площадке городка рядом с пирсом. Но когда всплыла информация о том, что подозреваемым является Алонзо Уинслоу, резидент южной части Лос-Анджелеса, к делу подключилось и полицейское управление Лос-Анджелеса.