Приключения Кавалера и Клея - Майкл Чабон

Томас уже начал сожалеть о том, что согласился пойти. Лучше бы ему в голову никогда не приходила мысль вынудить Йозефа доказать свое рвение членам клуба «Гофзинсер». Не то чтобы Томас сомневался в способностях своего брата. Такое ему даже в голову не приходило. Томас просто боялся: ночи, теней, мрака, полицейских, отцовского гнева, пауков, грабителей, пьяных, дам в пальто, а этим утром — главным образом реки, мрачнее всего остального в Праге.

Йозеф, со своей стороны, боялся лишь, что его остановят. Нет, не поймают; не могло быть ничего незаконного в том, рассуждал он, чтобы связать себя, влезть в мешок из-под грязного белья, прыгнуть в реку и попробовать из нее выплыть. В то же время Йозеф не воображал, что полиция или его родители благосклонно посмотрят на подобный поступок. Да, было вполне возможно, что его даже привлекли бы к суду за плавание в реке во внесезонное время. Тем не менее наказания он не боялся. Он просто не хотел, чтобы что-либо помешало ему исполнить свой эскейп. График всего представления был чрезвычайно плотным. Не далее как вчера он отправил приглашение председателю клуба «Гофзинсер»:

Досточтимые члены клуба «Гофзинсер»

радушно приглашаются засвидетельствовать еще один поразительный подвиг самовысвобождения, свершенный выдающимся мастером эскапизма

КАВАЛЕРИ

на Карловом мосту

в воскресенье, 29 сентября 1935 года, ровно в половине четвертого утра.

Йозеф был очень доволен формулировкой, но таким образом у него оставалось только два дня на подготовку. Прошедшие две недели он открывал замки, погруженный в полную раковину холодной воды, а также выскальзывал из веревок и освобождался из цепей, лежа в ванне. Сегодня ночью Йозеф должен был попытаться выполнить свой «подвиг самовысвобождения» на берегу Кампы. А через два дня, если все пройдет хорошо, он велит Томасу перекатить его через ограду Карлова моста. У Йозефа не было ни малейших сомнений в своей способности выполнить этот трюк. Задержка дыхания на минуту и неудобная поза никакой трудности для него не составляли. Благодаря тренировке Корнблюма он мог дважды пройти всю процедуру без единого вдоха. Водопроводная вода была теплее двенадцати градусов по Цельсию, но, с другой стороны, он не планировал долго там оставаться. Бритвенное лезвие дня разрезания мешка было надежно сокрыто в подошве его левого ботинка, а гаечный ключ Корнблюма и миниатюрная отмычка, которую Йозеф лично изготовил из стальной проволочинки от швабры для подметания улиц, были так удобно размещены у него за щекой, что Йозеф едва ощущал их присутствие. Такие соображения, как удар головой о воду или об одну из каменных опор моста, парализующий страх перед столь выдающейся аудиторией или беспомощное утопание, в его идефикс не входили.

— Я готов, — сказал Йозеф, вручая младшему брату термометр, точно сосульку. — Теперь давай я в мешок заберусь.

Подобрав мешок для грязного белья, позаимствованный из шкафа домработницы, он раскрыл его и ступил в широкую горловину, словно в брюки. Затем Йозеф взял предложенный ему Томасом кусок цепи и несколько раз обернул им лодыжки, прежде чем замкнуть концы тяжелым «ретцелем», который он купил в скобяной лавке. Дальше он протянул руки Томасу, который, согласно инструкции, связал запястья веревкой, стягивая их крепким морским узлом и парой рифовых. Йозеф присел на корточки, и Томас завязал мешок у него над головой.

— В воскресенье тебе к тому же придется закрепить цепи и замки шнуром, — сказал Йозеф, и его приглушенный голос привел младшего брата в некоторое волнение.

— Но как же ты тогда выберешься? — Руки мальчика дрожали. Он снова натянул шерстяные варежки.

— Это будет просто для эффекта. Так я все равно оттуда не выберусь. — Мешок внезапно раздулся, и Томас сделал шаг назад. Внутри мешка Йозеф подавался вперед с протянутыми руками, ища землю. Мешок опрокинулся. — Ч-черт!

— Что случилось?

— Ничего. Закатывай меня в воду.

Томас посмотрел на бесформенную груду у себя под ногами. Груда выглядела слишком маленькой, чтобы вместить в себя его брата.

— Не стану, — неожиданно для себя сказал он.

— Томас, пожалуйста. Ты мой ассистент.

— Нет, я не ассистент. Меня даже нет в приглашении.

— Извини, — сказал Йозеф, — я забыл. — Он немного помолчал. — Томас, поверь, я от всего сердца прошу прощения за свою забывчивость.

— Я боюсь. — Томас опустился на корточки и принялся развязывать мешок. Он знал, что не оправдывает доверия своего брата, предает сам дух задания, и ему было из-за этого очень больно, но он ничего не мог поделать. — Ты должен сейчас же оттуда вылезти.

— Со мной будет все хорошо, — сказал Йозеф. Лежа на спине, он выглянул из вновь открытой горловины мешка. Затем покачал головой. — Не валяй дурака. Давай, завязывай его снова. Как насчет клуба «Гофзинсер», а? Хочешь, я тебя туда пообедать свожу?

— Но…

— Но что?

— Мешок слишком тесный.

— Ерунда.

— Там так темно… там слишком темно, Йозеф.

— Томас, о чем ты говоришь? Давай, малыш Томми. — Последнюю фразу Йозеф произнес по-английски. Малышом Томми звала Томаса мисс Хорн. — Обед в клубе «Гофзинсер». Танец живота. Турецкие услады. Только мы с тобой — без папы и мамы.

— Да, но…

— Давай же.

— Послушай, Йозеф, у тебя кровь изо рта не идет?

— Проклятье, Томас, а ну завязывай этот чертов мешок!

Томас аж сжался от страха. Затем он нагнулся, быстро завязал мешок и закатил своего брата в воду. Всплеск так его поразил, что он залился слезами. Широкий овал ряби распространился по глади реки. Несколько безумных секунд Томас расхаживал взад-вперед по набережной, по-прежнему слыша буйный всплеск воды. Отвороты его брюк совсем промокли, и холодная вода просачивалась под язычки ботинок. Итак, он сбросил своего брата в реку, утопил его, как целый мешок беспомощных котят.

Следующее, что понял Томас, это что он бежит мимо статуй на Карловом мосту, направляясь к дому, к полицейскому участку, в тюремную камеру, куда он сам бы с великой охотой себя запер. Но когда он пробегал мимо статуи святого Яна Непомука, ему вдруг показалось, будто он что-то такое услышал. Томас метнулся к парапету и заглянул за него. Различить он смог лишь слабое свечение жаровни на набережной и альпинистский рюкзак. Речная гладь казалась совершенно невозмутимой.

Тогда Томас быстро побежал обратно к лестнице, что вела обратно на остров. Пробегая мимо круглого кнехта на верху лестницы, он шлепнул ладонью по твердому мрамору, и этот шлепок словно бы придал ему отваги для нырка в черную воду. Перепрыгивая сразу через две каменных ступеньки, Томас промчался по пустой площади, соскользнул вниз по набережной и рыбкой сиганул во Влтаву.

— Йозеф! — успел он крикнуть в последнюю секунду, прежде чем его рот заполнила черная вода.

А Йозеф все это время, слепой, связанный и одеревеневший от холода, лихорадочно сдерживал дыхание, пока все элементы его фокуса один за другим шли наперекосяк. Протягивая руки Томасу, он скрестил их в костлявых запястьях, ловко приставляя ладони друг к другу уже после того, как его связали. Однако веревка явно сжалась от холодной воды и лишила мальчика доброго сантиметра отчаянно необходимого ему пространства. В панике, какой Йозеф никогда доселе не испытывал и даже не считал возможной, показалось, что прошла целая минута, прежде чем ему все-таки удалось высвободить руки. Впрочем, этот маленький триумф несколько его успокоил. Выудив у себя изо рта гаечный ключик и отмычку, Йозеф с предельной осторожностью за них взялся и сквозь кромешный мрак протянул руки к цепи у себя на лодыжках. Корнблюм предупреждал его насчет слишком плотной хватки взломщика-любителя, и все же Йозеф испытал шок, когда гаечный ключик вдруг крутанулся, точно верхушка волчка, и выскользнул из его пальцев. Йозеф потратил секунд пятнадцать, нашаривая его на дне, а затем еще двадцать-тридцать, просовывая отмычку в замок. Кончики его пальцев онемели от холода, и только благодаря какой-то случайной вибрации проводка ему удалось попасть по штырькам, установить бородки и повернуть цилиндр замка. Однако та же самая онемелость сослужила Йозефу хорошую службу, когда, протягивая руку к припрятанному в ботинке лезвию бритвы, он порезал правый указательный палец. Хотя вокруг себя Йозеф ровным счетом ничего не видел, ниточку крови в том мрачно гудящем окружении он все же различил.