По ту сторону славы. Как говорить о личном публично - Вячеслав Манучаров

Жизнь меня учит: всему свое время, и все, что происходит, – происходит вовремя. Эта простая идея пришла нам в голову летом, когда у артистов, как правило, затишье, «мертвый сезон». Когда есть время создать что-то новое, попробовать, когда есть ресурс для креатива и раздумий.

Помню, я только что вернулся из отпуска, и мы с новыми силами окунулись в только что придуманный проект. Начали с Лены Летучей.

Скажу честно, над концепцией думали недолго: хотелось, чтобы это было что-то новое, свежее, необычное. Не так, как у всех других: стол, два стула и лампа посередине. Тогда не было большого количества интервьюеров. Это сейчас они, как грибы после дождя. А тогда был Дудь и еще пара-тройка. Ниша была почти свободна.

Внезапно Дима говорит:

– Это должно быть в постели. Да, точно, бери интервью в постели!

На этих словах мы разошлись, каждый в свою сторону – думать. Я день провел в размышлениях, как это сделать, как снять, какая должна быть картинка. Я очень дотошен в плане визуала, потому что мой информационный продукт будут смотреть зрители, и я хочу, чтобы они получали не только пищу для ума, но и эстетическое удовольствие.

Почему кровать? Да потому что это самое неподходящее место для интервью, зато отличное место для разговоров по душам. Вспомните: школьные подруги залезают с ногами на кровать, секретничают. Супруги, лежа в постели, обсуждают что-то шепотом.

Но от YouTube-интервью такого же никто не ждет. Мы понимали, что люди начнут говорить: бред, ужас, кошмар. И говорили же! Но нам это и надо было, мы сделали ставку на такое несоответствие, на этот контраст.

И надо сказать, несколько раз из-за такого формата я серьезно огребал…

Пока в программу приходили девушки, все было гладко, зрители в целом хорошо воспринимали нашу концепцию: я и героиня сидим в пижамах, болтаем. Но как только моим гостем стал мужчина – а это был великолепный Николай Цискаридзе, вот тогда и понеслось: наслушался я тогда достаточно, какие мы *** и ***, и что вообще такое происходит.

Не все поняли, что пижамы – это не провокация, это не про секс вообще. Кто им занимается в пижамах, покажите мне этого человека? Пижама – это про душевную беседу, про состояние уюта, атмосферу доверия и покой. Удивительное дело, пока рядом со мной сидела девушка – все было хорошо, и никто особо не писал, что это намек на то, что камера выключится, и мы с ней зажжем. А вот на Коле общество возбудилось.

Когда мы только начинали шоу, то договорились: никакого хайпа, никакой желтухи. Я не хочу погружать человека в состояние максимальной расслабленности (а я знаю, как это сделать), писать с ним интервью, а потом будь что будет, главное, чтобы рейтинги росли. Мне не плевать, как будет себя чувствовать гость после выхода выпуска. Это, наоборот, почти самое важное для меня. Обманывать, выуживать, использовать – это не мое, но, к сожалению, другие интервьюеры охотно прибегают к таким способам добиться сенсационного признания. Поэтому звезды боятся идти на интервью, потому что знают: сейчас будут какие-то агрессивные нападки, выпады с неприятными вопросами и прочее, прочее. И поэтому они с самого начала в боевой стойке находятся. Они сидят на стуле, в закрытой позе, нога на ногу, в такой обороне. А когда ты садишься на кровать, ты не можешь сесть, скрестив руки, закинуть ногу на ногу. Это просто физически не получится сделать. А когда ты находишься в положение полулежа, окруженный мягкими подушками, ты эмоционально настраиваешься на доверие. И тут, конечно, очень важен такт интервьюера, его деликатность. «Не спросить лишнего» иногда важнее, чем задать прямой вопрос, ответ на который так хочется услышать зрителям. Но рядом со мной находится живой человек, а не бездушная непрошибаемая звезда, и я не хочу ее подвести, сделать больно, использовать ее. Я ценю откровенность, но я максимально тактичен, поэтому ко мне идут.

Есть в кровати еще один момент – дистанция. Все сейчас только и говорят про социальную дистанцию, а когда мы начинали – ее еще и в помине не было. Дистанция, которую невозможно нарушить, если ты сидишь на стуле, строит между собеседниками незримый барьер, способствует отчуждению. А в кровати такого расстояния нет, поэтому притирка происходит гораздо быстрее и охотнее.

Но у кровати есть один существенный недостаток – полулежать, полусидеть на ней несколько часов подряд тяжело, спину ломит так, что хочется бросить все и бежать. Помню, рекорд был на интервью с Ольгой Свибловой. Мало того, что я ни черта не понимаю в мире современной гениальной живописи, так еще мое тело начало отказывать, потому что мы разговаривали 4,5 (!!!) часа. Просидеть так с прямой спиной – абсолютнейшая древнегреческая пытка. И после этого я начал кричать:

– Все, все, все! Я так больше не могу, пожалейте мою спину!

Но решилось все само. Ко мне пришла на интервью прекрасная и великая «Интердевочка всея Руси», народная артистка России Елена Яковлева. И настроение, и характер этой артистки говорят о многом. Настоящая актриса во всех смыслах этого слова, с мощной такой энергетикой.

Присев на этот матрас и окинув взглядом съемочную группу и меня, она говорит:

– Давайте побыстрее начнем.

Мы начали, разговариваем, и тут матрас… лопнул! Не выдержал напряжения, и прямо в кадре дал трещину. Это есть в интервью, можете посмотреть сами.

И так, слава Богу, в моей программе появились стулья.

Мы безболезненно перешли на стулья, потому что к тому моменту уже завоевали себе репутацию, нас знали и от нас ждали продолжения, аудитория нас приняла и запомнила. Мы поставили себе новую задачу – привлечь людей, которые не хотели садиться на кровать. А таких было довольно много: мужчины, солидные персоны, женщины, для которых по своим каким-то причинам это было недопустимо. Например, Лина Арифулина. Она пришла ко мне, когда кровать еще держалась, и говорит:

– Да вы что, ребята? Я не могу, мой муж восточных взглядов на жизнь, он не поймет, что его жена лежит с другим мужчиной на кровати. Я не могу.

Тогда нам пришлось придумать пуфики, и таких историй было много. В общем, кровать мы поблагодарили за достойное начало и отпустили с миром на свалку. А сейчас думаю: надо было ее сохранить как реквизит. Потом, когда «Эмпатия Манучи» выйдет на международный уровень, открою музей, буду там выставлять диваны, матрасы и пуфики.

И знаете, удивительное дело: стулья не разрушили ту атмосферу, которую я так бережно создавал в программе. Гости уже знали, какой я ведущий, и шли ко мне с открытым сердцем. Не все, конечно, но большинство.

Если я чувствовал, что человек пока не готов раскрыться или, наоборот, хочет сказать все, я не торопил, не смотрел на часы; я давал возможность сказать то, что герою важно сказать. Поэтому были записи по 4–5 часов – интересно, конечно, но весьма утомительно. Да и после монтажа остается час-полтора эфира – хронометраж, ничего не попишешь. Все остальное – в архив.