Возможны варианты - Ирина Мясникова

Макс попробовал изготовленную Шестопаловым смесь, причмокнул губами и сказал:

– Однако хорошо! Это у вас не томатный сок с водкой, а водка с томатным соком.

– Дык стараемся! – ответил Шестопалов.

– Я вижу вы, Надежда, в надежных руках, – сказал Макс, – тем не менее мы со Стасом после окончания этого безобразия вас будем провожать до дому. Правда, Стас?

Стас взял свой бумажный стаканчик, залпом выпил, крякнул, облизал красные усы от томатного сока и значительно произнес:

– А как же!

Шестопалов из-под барной стойки свирепо завращал глазами и дернул Надю за джинсы.

– Отлично! – сказала Давыдова, не замечая шестопаловских знаков.

Ребята отправились обратно в толпу танцующих.

– Ну что? – строго спросила она Шестопалова, когда они ушли.

– Ты, Надь, того-этого, осторожней! Ребята-то незнакомые. Опасно вечером с такими ходить.

– Ага! А одной по нашему пустырю от метро идти не опасно?

– Ну, мы б с Титовым тебя проводили.

– Поздно, батенька! Вы ж не сказали ничего, а я уже с людьми договорилась.

– Хорошо, но я их на всякий случай запомню.

– Запомни, запомни, тем более что они оба такие запоминающиеся.

– Да уж! Красавцы, не то что мы с Титовым, – согласился Шестопалов и погладил себя по круглому животу.

С тех пор эти красавцы окружали Надю Давыдову всегда и везде. Обычно они встречались во время большого перерыва. В этот момент центральная лестница института напоминала большой улей. Там назначались все встречи, именуемые почему-то «стрелками», продавались и покупались различные иностранные шмотки, сигареты и прочая продукция загнивающего западного капитализма. Этакий филиал Невской линии галереи Большого Гостиного Двора, из которой потом вышли многие питерские предприниматели и криминальные авторитеты. В электротехническом институте, конечно, имелись и свои авторитеты, которые назывались «борцы». Учились они в институте по спортивной линии, занимались своей борьбой в соответствующей секции и попутно регулировали и утрясали различные неурядицы, то и дело возникающие в процессе спекулятивной торговли на центральной лестнице. То есть в бизнесе, который вертелся в электротехническом институте, царил мир, покой и порядок. Тем более что сотрудники соответствующих органов свободного прохода в институт не имели.

Надя быстро поняла, что Макс со Стасом имеют к этой лестничной торговле непосредственное отношение. Только Макс все время что-то там продавал, а Стас покупал. В основном музыкальную аппаратуру и пластинки. Давыдова, конечно, никогда не спрашивала, откуда у Стаса деньги на такие дорогие вещи. Дело в том, что Стас наличие у него денег никогда не афишировал. Деньги на разные коллективные мероприятия обычно водились у Макса. Он всегда за всех платил и всех угощал. Потом выяснилось, что родители Стаса ни в чем своему ребенку не отказывают и снабжают того деньгами просто в неограниченном количестве. Отец Стаса работал какой-то важной шишкой. Макс же, наоборот, рос без отца и жил вместе с мамой. Маму он очень любил и слушался беспрекословно. Деньги Макс добывал себе сам, занимаясь разной мелкой спекуляцией.

Родители Давыдовой сначала смеялись по поводу Макса и Стаса, которые всегда появлялись в их доме только вдвоем, и называли их «двое из ларца – одинаковы с лица». Потом родители сделали строгий вид, посмотрели на Надю поверх очков и велели уже определиться, который из этих красавцев ей больше нравится. Наде вроде бы больше нравился Стас. Он был вопиюще красив со своими белоснежными волосами и ярко-синими глазами, да еще так выносливо терпел, когда она ему на танцах оттаптывала ноги. Плюс к этому его загадочная молчаливость. Однако именно эта молчаливость вдруг непонятным образом начала раздражать Давыдову. Какой-то он все-таки был странный и безэмоциональный, что ли. Было непонятно, что там у него в голове. А лучший друг Давыдовой Шестопалов даже высказал предположение, что у Стаса заморожен мозг, от этого глаза такие сине-голубые, как лед, а волосы все белые, потому что в инее. Шестопалов вообще ребят недолюбливал, особенно Стаса. Ревновал, наверное, по-дружески. И неизвестно, сколько бы эти коллективные ухаживания еще продолжались, если бы Макс не сломал ногу. Прямо в непосредственной близости от Надиной парадной. Пришлось просить папу идти в гараж за «москвичом», чтобы отвезти Макса в травматологический пункт. Всю дорогу, несмотря на сломанную ногу, Макс смеялся над собой и вообще проявлял чудеса терпения и выдержки. Ни разу не пикнул, чем очень понравился папе. Надя хоть и хохотала над шутами Макса, но очень переживала за него. Стас, по своему обыкновению, молчал.

«Может быть, и правда, у него мозг заморожен, и он, как Кай из «Снежной королевы», занят сложением в уме слова «Вечность»?» – думала Давыдова, исподтишка поглядывая на Стаса.

В травматологическом пункте объявили, что у Макса сложный перелом, ему наложили гипс и велели провести в кровати не менее месяца. Давыдова вместе со Стасом стали навещать Макса. Привозили ему апельсины и сигареты. Потом Стас провожал Давыдову домой. Всю дорогу от дома Макса до дома Давыдовой Стас загадочно молчал. Это почему-то все больше и больше стало раздражать Давыдову. Особенно на фоне веселой, жизнерадостной атмосферы, которая царила в доме у Макса. Дорога до дому в сопровождении Стаса стала для Давыдовой настоящей пыткой. А когда Стас вдруг решил поцеловать ее на прощание у дверей квартиры, Давыдова и вовсе разозлилась:

– Стас! Ты сдурел совсем? Макс в гипсе лежит, а ты целоваться лезешь!

Стас, по своему обыкновению, промолчал, а Давыдова на следующий день поехала к Максу одна.

– А где же наш могучий Вяйнемяйнен? – удивился Макс, прискакавший на одной ноге, чтобы открыть ей дверь.

– Да ну его! Молчит как рыба об лед. Я соскучилась. – Давыдова имела в виду, что соскучилась с молчаливым Стасом.

– Я тоже! – обрадованно завопил Макс, схватил Давыдову в охапку и поцеловал.

– Дурак! Я не по тебе соскучилась, а со Стасом. – Давыдова с трудом выпуталась из рук Макса. – Будешь приставать, вторую ногу тебе сломаю!

На самом деле целоваться с Максом ей очень даже понравилось, но для порядка необходимо было поворчать.

– Какая же ты, Надька, свирепая! Ни стыда ни совести у тебя нет, никакого сочувствия к больному человеку. Нет чтобы сидеть у кровати и нежно за руку держать, так она, сапоги не снявши, норовит человека угробить окончательно! – запричитал Макс и запрыгал в сторону кухни. – Мало того что мне на джинсах одну штанину порезали, так она на вторую нацелилась! Ты хоть знаешь, злобная девочка, сколько нынче джинсы стоят?

Давыдова не могла долго злиться на Макса, она сняла сапоги и поскакала на одной ноге следом за ним.

– Издеваешься? – спросил Макс, усаживаясь на табуретку.

– Нет, сочувствую на деле.

– Ну, тогда хоть кофе свари, что ли.

Давыдова сварила кофе, и они пили его, закусывая конфетами «подушечки». В это время раздался звонок в дверь.