Последняя охота - Михаил Серегин

– Ну что… наливай, если вытащил. За встречу. – Она кивнула на выставленные на стол бутылки водки и подумала: «Папа у меня всегда выпить любил, особенно когда из-под маминого контроля выбивался. Может, сейчас напьется, тогда легче будет. Завтра ему скажу, что он по пьянке все не так понял и все перепутал. Пусть Владу и объясняет, ему все по херу. Главное, чтобы он сейчас Лелика не споил. Тот на бухло слабенький, может и головку под крылышко завернуть. Вытаскивай его тогда отсюда в околотрупном состоянии, чтоб Володьке на глаза не попался…»

– Наливать… а-а-а. Это я щас! А ты, дочка, можа, закусончик бы спроворила, а?

– Да, папа, конечно. Леня мне поможет. Мы сейчас, погоди. Посиди пока тут.

И Наташа прошла в кухню, таща за собой за руку упирающегося Лелика, непрестанно что-то бормотавшего и почему-то усиленно ерошившего свои и без того изрядно встопорщенные волосы.

На кухне она начала с молниеносной быстротой стругать салат, раскладывать огурцы и помидоры, резать колбасу, сыр и ветчину и синхронно выговаривать Лелику:

– Ты что, не можешь мне подыграть, Леня? Не видишь, как он завалился неожиданно? Неужели так сложно изобразить моего мужа?

– Да я…

– Да я вижу, что ты! – перебила его Наташа. – Сидел, как пень, глазками дергал.

Лелик обиделся:

– Я тебе что, Иннокентий Смоктуновский, что ли? Намекнула бы, что ли, что так, мол, и так: папа в гости приехал, не того в гостиной застал. Я, может, что и придумал бы… – Лелик замолчал, часто-часто моргая короткими ресницами, а потом наконец договорил: – Немного выпью, а то он так не отпустит, а потом скажу, что мне пора на работу, и – пойду.

– Вот теперь хорошо, – одобрила Наташа. – Только ты посмелее будь, не мямли, а то он тебя мигом выпотрошит. И говори как можно больше: в компании моего папы, Михаила Ивановича, кто больше говорит, тот меньше пьет. Рот занят. Это понятно?

– Да понятно. А почему надо меньше пить? У меня это, завтра выходной. Успею отоспаться.

Диковинная логика Лелика позабавила бы Наташу при иных обстоятельствах, но сейчас было не до веселья: предстояло как-то выкручиваться из замысловатого положения.

– Почему надо меньше пить? А ты сам поймешь, увидишь, по скольку он наливает.

Из комнат донесся плач проснувшегося Димки, а потом голос ребенка был начисто перекрыт торжествующим ревом Михал Иваныча:

– Ай и внук у меня! Ба-агатырррь! И – на папашу похож, кажись! На этого, на Леньку. Глазки и… э-э-э, а нос-то – мой! Крррасный!

– О, вот оно как: тебе уже отцовство шьют, – сказала Наташа, ставя приготовленные закуски на специальную двухуровневую, этажерочного типа мини-тележку. – Помоги мне, что стоишь. Ты же пока что в мужьях числишься.

* * *

Уже через два часа все было кончено.

Лелик, который пил только по большим праздникам и исключительно слабоалкогольные напитки, получил в голову такой могучий спиртово-самогонный удар, что лишь слабо шевелил языком и лепетал полнейший бред. Михал Иваныч смотрел на него с неодобрением и очевидным осуждением: еще бы, дочь выбрала себе в мужья совершенно никчемного человека – пить не умеет!

Сам дорогой гость из Караганды выпил полторы бутылки водки, прикончил около литра крепчайшего самогона, на фоне которого упомянутая выше водка казалась просто-таки водичкой, причем даже не газированной. При этом он казался достаточно трезвым, и только то обстоятельство, что он разносил каждое слово секунд на десять, особо упирая на ударные слоги, да еще багровая рожа с обессмыслившимися оловянными гляделками указывали на то, что он пьян и пьян довольно прилично.

– Мыр-гыр… – бормотал Лелик, раскачиваясь на стуле туда-обратно. – Известно ли в-вам… глубоковва… гулбоковажам-мый Иван М-михалыч… шта-а архи… архи-тек-турный стиль рококо… ко-ко… архиважный… батенька.

На умильном ленинском слове «батенька» Лелик ткнулся лбом в монументальное плечо Михал Иваныча и вострубил носом. Душа архитектора – вкупе с его телом – жаждала статического горизонтального положения.

– Сла-а-абеньки-и-ий он какой-то, – затянул Михал Иваныч. – Тут и пить-то – всего ничего. А он раз – и в отказ.

– Устал он, – сказала Наташа, лихорадочно просчитывая в мозгу, что же делать дальше, – с ночной смены вернулся. Поесть толком не успел – а тут ты…

– Дык я ж не это, не знал. А хороший он у тебя мужик, дочка. – Папаша полез целоваться и приложился к Наташиной щеке своей колючей харей так увесисто, что голова дочери дернулась назад и мягко ткнулась затылком в спинку кресла. – Ниччевво, проживем. Я смотрю, вы не бедно живете. А мать недавно говорила: надо к тии-и-ибе съездить. Я с ней опять тово, сошел-си. Наташку навестить, как она там? Ну… я и поехал. А скольки-и тут комнат? В этой квартире? Ты-ри?

– Нет, четыре.

– О-о! Вот видишь: че-ты-ре. За это надо выпить. Непременно. Выпьешь со мной, дочка?

– Нет, папа, спасибо.

– Гм… а ты, Ме… бе… ле… Н-не… колай? – И он нежно погладил затылок спавшего у него на плече Лелика. От этой нерасчетливо дозированной нежности Лелик свалился на пол, подскочил, выпучив глаза, и пробормотал:

– Вертолетики… вертолетики. Крольчата…

И снова заснул.

– И он не хочет, – резюмировал Буркин.

В этот момент зазвонил телефон. Наташа сняла трубку. Звонил Влад.

– Я сегодня не приду ночевать, Наташка, – проговорил он. – Шеф сказал: есть работа. Извини меня, пожалуйста. Так получилось.

Виноватый тон, которым были сказаны эти слова, не насторожил Наташу, как оно было бы, будь это при других обстоятельствах. Она вышла в другую комнату (благо пользовалась радиотелефоном) и сказала строго, но строгость эта была подпущена скорее по обязанности, чем искренне:

– Мне надоело это, Володя. Когда это кончится?

– Сегодня. То есть завтра. Завтра я приду, и мы поедем с тобой на турбазу, – заверил ее Свиридов. – Или хочешь – на дачу на шашлыки? А?

– А когда ты придешь?

– Я же сказал – завтра.

– Утром?

– Ну, постараюсь утром. А может, ночью часа в три.

Когда Наташа вернулась в гостиную, ее ожидала трогательная сцена: на полу спал Лелик, а возле него, на ковре же, уткнувшись большой круглой головой в бок новообретенного горе-»зятька», храпел Михаил Иваныч. Его огромная рука сжимала вилку с нанизанными на нее кусочками ветчины.

Наташа вздохнула и пошла в детскую, где снова расплакался Димка.

Частный детектив Александр Краснов подкатил на своей светло-бежевой «девятке» к старинному двухэтажному зданию, расположенному в престижном месте в центре города. Первый этаж этого здания был занят под ЧОП (частное охранное предприятие) «Конунг», в котором работал муж Натальи Свиридовой Владимир.