За бортом жизни - Стюарт Хоум

Множество мужчин, подогрев свою похоть лёгким пивом, останавливают свой взгляд на разрисованных лицах Коммерческой улицы. Чикаго Мэй использовал термин «марки», но в Лондоне времён Елизаветы жертв закона о вымогательстве называли «простаки». Кроме опасности быть побитым, мужчине нечего бояться от притворного мужа проститутки-обманщицы, так что обычно он готов расстаться лишь с несколькими сотнями фунтов. Лучшие простаки — это политики, знаменитости и священники, особенно, если они женаты или обязаны читать проповеди о морали. У таких мужчин я вымогала фантастические суммы.

К этому времени бутылка бурбона опустела, и я была сильно пьяна. Я потребовала, чтобы Адам рассказал о своём исследовании проституции, но даже после того, как он преодолел свою молчаливость, результаты меня не впечатлили. Сколд рассказал мне о дочери английского викария, которую он встретил в одном из борделей Токио, когда раскрывал для себя тему сексуального туризма. Софи выросла в пригороде Линкольншира, и, когда ей исполнилось восемнадцать, за ней ухаживали два кавалера. Один из них был устранён после того, как предупредил девушку о неискренности своего соперника.

Бросив Джона Смита за ханжество и подлость, Софи очень быстро позволила себя соблазнить Дэвиду Джонсу, чьё легендарное уродство пробудило в сердце Софи жалость. Попытка Дэвида похитить девушку потерпела неудачу, хотя вполне могла бы и осуществиться, если бы Смит не подкупил двух леди — как их называл Джонс — которые на самом деле были падшими женщинами из Скегнесса, напрочь лишёнными хороших манер и чувства жалости. Им полагалось хитростью увезти Софи в Лондон. Своим финальным триумфом Джонс был обязан тому, что Софи питала надежду вернуть этого несчастного заблудшего человека на путь Христианской Праведности.

Софи знала, что церемония её бракосочетания, тайно выполненная лишённым духовного сана педофилом, ни к чему не обязывала, и что она могла положиться только на честь Дэвида. Однако вскоре она узнала, что Джонса тот же священник уже женил на восьми других девушках, причём шестеро из них ещё не достигли брачного возраста. Всех их, как и Софи, он обманул, и потом заставил заниматься проституцией. На следующий день после свадьбы Софи отправили в бордель, где она встретила ещё двух несчастных девушек, которые, как и она, были обмануты и предложены другим мужчинам в угоду Дэвиду.

Софи отчаялась обратить помыслы Джонса к Иисусу, и тогда, не в силах соперничать с его истинными увлечениями, пыталась забыть свой позор в суматохе удовольствий. Так она стала непристойно танцевать и говорить, но всё равно была несчастна. Джентльмены, заходившие в бордель, часто восхищались красотой Софи, но это только усиливало её меланхолию. Так с каждым днём она становилась всё более задумчивой и более распутной, пока, в конце концов, чудовище Джонс не имел наглость предложить её одному молодому бизнесмену. Она бешено сопротивлялась, и тогда её как наложницу отправили в Японию.

Повествование Адама повергло меня в депрессию, поэтому я рассказала ему, что недавно ездила в Грейвсенд. Я шла пешком и увидела мужчину, который снял меня в Спиталфилдс за день до этого. Он грузил в багажник Ниссана клюшки для гольфа и сказал мне, что участвует в местном турнире, но если я приду сюда, когда стемнеет, и займусь с ним сексом в его гараже, он мне хорошо заплатит. Я на это согласилась и, как только клиент отъехал, постучала в дверь его дома, замышляя его ограбить, если там никого не окажется.

На мой звонок откликнулась женщина среднего возраста. Я справилась у неё о состоянии её брака, и она была рада мне заплатить, чтобы заполучить основания для развода. Я взяла у жены пять сотен фунтов и ушла. Оскорблённая супруга позвонила частному детективу, который, вооружившись инфракрасной камерой, спрятался в гараже. Любитель гольфа ждал в саду, когда я в сумерках вернулась к его семейному гнезду. Мы проделали это в Ниссане, за старания я получила двадцать пять фунтов. В суд меня не вызывали.

Адам не был впечатлён моим рассказом, поэтому, чтобы подогреть его интерес, я задала риторический вопрос. Каким образом проститутки влияют на прибыль? Не дожидаясь ответа Сколда, я торжественно провозгласила, что тем, кто снимает женщин на дорогах, нужны машины, а эти средства передвижения, в свою очередь, не могут обходиться без бензина и техобслуживания, поэтому автомобильная индустрия сильно бы пострадала, если бы не дополнительные продажи, спровоцированные проституцией. Так же и медицина нуждается в пациентах. Без заболеваний, передающихся половым путём (а шлюхи — главные распространители сифилиса), эта профессия не была бы полноценной. А индустрия красоты развалилась бы без многочисленных уродливых проституток, разукрашивающих свои лица косметикой.

Не будучи достаточно начитанным, чтобы понять, что, как и Маркс, я занималась плагиатом «Диспута» Роберта Грина, когда дело касалось бородатых анекдотов о политической экономике, Адам был впечатлён. Он возбудился, возможно, даже слишком, и начал бессвязно разглагольствовать о своём восхищении Генри Джеймсом. В его записках путешественника Нью-Йорк представлялся борделем. В книгах Джеймса была наэлектризованная атмосфера, почти неприкрытая сексуальная энергия и метафоры, которыми фонтанировали все его тексты. Джеймс был одержим старыми туфлями и тем, что можно подсмотреть в замочную скважину.

Я пыталась избежать Викторианской эпохи — но из-за её исторического резонанса, Лондон всегда подводил к ней психоисториков, или, лучше сказать, заставлял с ней бороться. Как и многие другие писатели, Сколд не мог пойти либо назад, либо вперёд. Я знала, что не смогу повести его дальше, но сделать отступление с ним было так же трудно. Я упомянула, что наряду с Нэшем и Грином Томас Деккер был автором памфлетов, проливающих свет на жизнь низших слоев Елизаветинской эпохи — особенно показательна книга «Факел и Свеча: Бытие. Часть 2. Лондонский Глашатай» (1608).

Адам возразил, что Деккер ему известен только как драматург. Отождествляя себя с буржуазией, Сколд настаивал на том, что его собственная ограниченность является единственно верным мерилом «человеческих состояний». Тщетно цитировала я различные отрывки главы девятой Факела — «Заражение окраин». Вельзевул ведёт книгу учёта всех проституток, сутенёров и куртизанок — и он знает, что этих пригородных грешников кормят только лишь собственные ноги. Каждый мальчишка, проходя мимо, скажет — здесь сидит проститутка. Поэтому, как хорошо жилось бы в городах, если бы не окраины.

Деккер мог бы вывести нас из тупика. Было очень любопытно, что такой недалёкий писатель, как Джей Джи Баллард, окажется одним из немногих романистов, так же объективно рассматривавших отношение между городом и его окраинами, как Деккер — даже, несмотря на то, что его моральные взгляды были подобием чрезмерной набожности? Поскольку Адам настаивал на том, что проза шестнадцатого и семнадцатого веков была недостойна его внимания, я перевела разговор на пьесы, написанные в стихах — «Вольной», «Непорочная дева в Чипсайде», «Как жаль, что она шлюха». Но Сколд возразил, что единственным интересовавшим его писателем той эпохи был Шекспир.

Долл Тиаршит совсем недолго был темой нашего обсуждения; Адам сказал, что скорее будет говорить о похожем на неё Фальстафе. Так что Джеймса он выбрал в качестве темы разговора, и Джеймс ею останется. Вскоре, к своему ужасу, я узнала, что Сколд был одержим и Джеймсом и его темой. Он не мог говорить ни о чём другом, и интересовала его отнюдь не проза. Скорее зацикленность на сексе в его произведениях была той отправной точкой, с которой Адам начал рассматривать Джеймса как историческую фигуру. В своём воображении Сколд превратил добряка во всемирно известного серийного убийцу.