Ловушка для донжуана - Линн Грэхем

Данте напомнил себе, что в начале их соглашения он тоже верил, что в условиях нет места для секса. Но с той минуты, когда он прикоснулся к ней, что‑то изменилось. Он признался себе, что желает ее, и все его сомнения в тот же момент исчезли, и это, как он полагал, делало его довольно типичным мужчиной, движимым своим либидо. Он хотел видеть ее рядом и все еще задавался вопросом, как она будет соперничать с Кристал, которая источала сексапильность.

— Я просто жду встречи с подходящим человеком, — тихо протянула Белль, надеясь этим признанием снять напряжение.

— А каким будет этот человек? — спросил Данте.

— Подходящим мне. Слушай, я не хочу больше об этом говорить. Это слишком личное, — резко сказала ему Белль. — Тема закрыта.

Данте ощутил разочарование.

— Полагаю, этот мужчина должен быть без ума от собак.

— Нет, это не самое главное, — неловко возразила она. — Да, мне придется пойти на компромисс, и ни один мужчина не сможет оправдать все мои ожидания.

— Я полагаю, у тебя есть список, — предположил Данте. — Список требований, как в магазине.

— Я никого не покупаю, — вздернула подбородок Белль.

Наступила тишина. Принесли первые блюда, и все взялись на столовые приборы. Белль снова расслабилась. Какая разница, что думает о ней Данте? Это не имеет значения. Словно падающая звезда, он пробудет в ее жизни очень недолго, и было бы глупо беспокоиться о его мнении, потому что в конечном итоге все это мимолетно. Несомненно, она казалась ему старомодной и наивной, но она не собиралась за это извиняться.

— Ты еще ничего не рассказал мне о себе, — тихо напомнила она ему.

Данте пожал плечами:

— Мне двадцать восемь. Моя семья разбогатела на банковском деле. Отец женился на матери, потому что она дочь князя, а он голубой крови. Они очень дорожат своими титулами, хотя Итальянская Республика больше их не признает. У них было двое детей, потому что они хотели, чтобы титул унаследовал сын — наследник. Я был запасным, — натянуто объяснил Данте, скривив свой чувственный рот. На моего брата Кристиано сильно давили, чтобы он был именно таким, каким его хотели видеть мои родители. Поэтому он занялся банковским бизнесом, ведь от него этого требовали.

— А что насчет тебя? — прошептала Белль. — Что они хотели от тебя?

— Они почти не заметили моего существования. Я был просто страховкой на случай, если с моим старшим братом что‑нибудь случится, — признался Данте. — И, к сожалению, произошло самое худшее. Кристиано разорил инвестиционный фонд. Он не смог обратиться ко мне за советом и так боялся осуждения родителей, что наглотался таблеток… и его не стало.

Белль побледнела. При этом признании от боли напрягся каждый мускул его худого смуглого красивого лица.

— Мне очень жаль, Данте.

— Знаешь, что родители сказали мне на его похоронах? — хрипло выдохнул Данте. — Что он не должен был родиться старшим сыном, что он совершенно не подходил для этой роли и что я был бы намного лучше. Они не горевали по нему, потому что, с их точки зрения, он был позором всего общества и неудачником.

— Это ужасно, — пробормотала Белль, взяв его за руку. — Они не могли такого сказать!

— О нет, они выразились очень прямо, — твердо возразил Данте, отодвигая тарелку. — Я никогда не прощу себя за то, что не спас брата.

— Как?! — воскликнула она.

— Я мог бы вмешаться и взять на себя управление банком. Я был лучше подготовлен. Я мог бы найти выгодную партию и родить наследника. Вместо этого я делал то, что хотел. Единственный совет, который я мог предложить, — отказаться от должности, но у него не хватило духу, потому что он отчаянно нуждался в одобрении наших родителей, — хрипло завершил он.

— Это не твоя вина. Он сделал то, что должен был, и ты тоже. Что бы ни случилось, один из вас был бы несчастен, и, как твой старший брат, он предпочел принять удар на себя, — с сожалением рассудила она.

— Давай обсудим менее спорный вопрос, — пробормотал Данте, опешивший, что он столько всего ей наговорил, и смущенный мерцанием слез сочувствия в ее больших сиреневых глазах. Она была такой же ранимой, как и Кристиано, а быть такой хрупкой и уязвимой — значило играть жертву.

— Да, расскажи мне, в какую школу ты ходил… и я полагаю, ты учился в университете, — сказала Белль. — Мы просто будем придерживаться простых фактов твоей биографии.

Остальная часть ужина прошла на удивление гладко, и к тому времени, когда они снова забрались в лимузин, Белль почувствовала себя достаточно спокойной, чтобы не проигнорировать одинокого папарацци с фотоаппаратом, который сделал еще один снимок.

— Какой твой любимый цвет? — обратилась она к Данте.

— У меня его нет.

— Он есть у всех.

— Синий… Ты оделась в синее, — поддразнивающе сказал Данте, очень удивленный ее интересом к таким мелочам, как дата его рождения, любимая еда и вид спорта, которые он считал малозначительными или потенциально бесполезными для нее. — Синий подчеркивает цвет твоих глаз. Мне придется купить тебе кое‑какие украшения. Разве мужчины, живущие с женщинами, не покупают им драгоценности в подарок?

Белль наморщила нос:

— Ради бога, не надо больше тратиться! Я все равно их с собой не возьму. Я не могу принять украшения как часть сделки… Хотя ты мог бы купить подделки, — предложила она, глядя на него с внезапной надеждой. — Сейчас делают очень хорошие фальшивки.

— Я не стану обвешивать тебя фальшивками! — сказал ей Данте, глядя на нее недоверчивыми темно‑янтарными глазами. — Матерь Божья. Как ты умудрилась родиться такой наивной?

Она нахмурилась:

— Что ты имеешь в виду?

— Потому что женщина, которая хочет сколотить состояние, никогда не предложит купить ей поддельные бриллианты. Она будет ждать настоящих камней, пусть даже для того, чтобы продать их впоследствии, — сухо заметил он.

— Но я не собираюсь обогащаться, — возразила Белль, покраснев. — Я буду более чем довольна, если мне заплатят в конце. Мне нужно вернуться домой и начать жизнь заново. Все остальное — лишнее.

— Позволь мне решить, что будет лишним. — Данте смотрел на нее с нарастающим голодом. Его взгляд скользнул по гладкой атласной коже ее шеи. Он представлял, как целует ее в то местечко, прежде чем поиграть ее нижней губой. Он подивился тому, насколько обманчивой была эта внешняя сексуальность.

Она была чувственной женщиной, отрицающей свою природу, и хранила себя для какого‑нибудь, без сомнения, воображаемого и идеального героя, который ее разочарует. Мысль о том, что Белль будет разочарована, нервировала Данте.

Ему пришло в голову,