Пробуждение - Нефер Митанни

обволакивающе уютного ощущения дома, не будет глаз, в которых так сладко тонуть, её рук, которые так необычайно прекрасно было просто держать в своих руках и время от времени целовать в середину ладони, вызывая смущение и трепет во всём этом хрупком существе, которое он смел называть своей женой. Этот чистый невесомый ангел был его женой, но на самом деле являлся чем-то значительно большим. Анна стала частью его самого, средоточием его существования, наполнила смыслом его жизнь. И сейчас он как никогда понял, чего же лишил себя сам, чем пожертвовал ради призрачных мечтаний, и обманно-прекрасных идей.Мысли Сергея были прерваны барабанной дробью. Потом стали выкликивать пофамильно, и каждому вновь звучала сентенция**, узника ставили на колени, срывали с него мундир, а профос*** ломал над его головой шпагу. Сергей перенёс эту процедуру с уже привычным спокойствием, словно это происходило не с ним, и лишь, когда из царапины на лбу потекла струйка крови, отёр её ладонью. А потом, не моргая, смотрел на высокое пламя костра, один за другим пожиравшее мундиры. Это зрелище показалось ему фантасмагоричным, впрочем, как и сама процедура гражданской казни.

Гражданская казнь моряков-декабристов на корабле «Князь Владимир». Кронштадт, М.А. Кузнецов.

Когда всё свершилось, им выдали полосатые халаты узников и повели в обратный путь в казематы. Вернувшись в камеру, Сергей лёг на койку, закинув руки за голову и сразу заснул. Во сне ему снилась Анна. В белом воздушном платье она бежала навстречу ему, раскинув руки и смеясь.

***

Наконец, свершилось, Анна спокойно восприняла известие о приговоре Сергею. «Слава Богу, что каторга!» – было первой мыслью. – Всего лишь каторга!» Главное, ему сохранили жизнь. Всё остальное не имело значения. Она понимала, что должна разделить его участь.

- Анна, Анна! Да понимаете ли вы, что говорите?! – воскликнул Николай, как только она поделилась с ним своим решением.

- Да, конечно, - нервная усмешка тронула красивые губы, - Я вполне понимаю, что будет трудно…

- Трудно! – Синяев схватился за голову, - Это вы называете всего лишь «трудно»! Это немыслимо! Голубушка, поймите, это всё равно, что отправиться к…- он запнулся, подбирая слово, но выразился резко, - Bon sang! Comprenez bien, madame! Ce serait un chemin sans retour, c'est comme aller en enfer! Oui, en enfer, vous irrez au millieu de nulle part, d'où personne n'est revenu. (перевод с франц. - Чёрт побери! Поймите! Это путь в один конец, путь в Ад! Да, именно в Ад, откуда нет возврата!)

- Наверное, вы правы! – кивнула она и тут же возразила решительно, пресекая его желание перебить: - Но я так же и знаю другое: стоя у алтаря я давала клятву быть с ним и в радости, и в горе, я должна поддержать его, чтобы спасти, - сжимая руки она принялась расхаживать по гостиной и говорила отрывисто, подбирая фразы, старалась убедить друга, ей была нужна его поддержка.

В глубине души Анна сама испытывала сомнения: да, она должна поддержать мужа, но что же станется с сыном? Ведь Сашенька так мал! Тётка? Нет, Марья Фёдоровна слишком немощна, чтобы вырастить Сашеньку. Иное дело Николай – он сильный и молодой человек, порядочный, верный друг, он мог бы стать опекуном её сыну. Но то, что Синяев не соглашается с ней не просто тревожило её, а вообще выбивало всякую почву из-под ног. Если она не переубедит его, то… То что же тогда делать?!

Синяев прекрасно понимал, что Анна ждёт его поддержки и одобрения, но решение считал безумием, о чём сказал прямо:

- Дорогая моя! Боюсь, вы не отдаёте себе отчёта, куда именно хотите ехать! – он внимательно посмотрел в её взволнованное лицо. – Клятва под венцом - это прекрасно! Но ведь вы обрекаете себя на гибель! Пристало ли вам, христианке, обрекать себя на смерть?

- Да, Господь с вами, Николай Ильич! – воскликнула она и всплеснула руками. – В Сибири живут люди!

- Да! Живут! Но не каторжники! Их существование жизнью считать нельзя!

Николай шагнул к ней, и сжав её плечи, заговорил страстно, глядя прямо в глаза:

- Поймите! Это не будет жизнь в комфорте и сытости! Там нет даже самых элементарных удобств! И потом – климат: бесконечно долгая зима, когда стынет даже сам снег, когда замерзает дыхание! И при этом вы – красивая молодая женщина - будете в окружении преступников!

- Да, один из них мой муж… - усмехнулась она и присела в кресло. – Николай Ильич, я понимаю ваши опасения… Но иначе просто не могу! Это не только мой долг жены, это желание моего сердца! Ежели я не смогу быть рядом с мужем, я просто… умру!

- Долг жены… - Николай опустил кулак на стол, ему хотелось ударить по столешнице, но он просто опёрся о стол, - но ведь у вас есть и долг матери… Вы готовы бросить сына-крошку и кинуться в неизвестность на явную погибель, к мужу, который, скорее всего, не сможет вас защитить?!

Он понимал, что жесток в своих речах, но надеялся, что именно вот так, говоря без обиняков, сможет переубедить её.

- Друг мой! – она не сдержала слёз.

Они покатились по разгорячённым щекам, и Николай поймал себя на мысли, что её глаза сейчас напомнили ему ночное небо, усыпанное звёздами, в глазах он вдруг увидел целый мир, огромный и яркий, мир, который и составлял самую её душу.

- Друг мой! – повторила она дрожащим голосом, отирая слёзы платком. – Да! Только Бог видит, как я мучаюсь тем, что должна оставить сына… Но мужу я нужнее… Нельзя позволить человеку погибнуть, а без моей поддержки он погибнет. Молчите! – видя его порыв что-то ответить, она, вскочила с кресла и прижала пальцы к его губам.

Анна вдруг открылась ему не как красивая женщина, волновавшая его мужское существо, женщина, которая вызывала сострадание и желание опекать и защищать, но как необычайной чистоты дух. Николай увидел то, что до этой самой минуты не замечал или просто не умел заметить – сейчас перед ним стояла душа до того сильная, что ей нипочём были все преграды. Да, можно принудить тело, заперев его под замок, но нельзя сдержать душу. Да и не грех ли это, идти против самой души? Бог есть любовь – для Анны было не красивой фразой, а безусловным воплощением её существования.