Столетняя война - Жан Фавье

Карл V все-таки посоветовался с юристами. Одно дело — дух Бретиньи, другое — буква, а она позволяет принять апелляцию. Юристы и бароны были единодушны: король не только может, но и обязан ее принять. Карл V не вправе уклониться от долга вершить суд, как надлежит суверену. Позже он напишет:

Если бы мы отказались принять их прошение, это был бы отказ совершить суд, и они получили бы законное право искать другого суверена.

Все шло к разрыву. 1 июня за рентный фьеф от казны Арно Аманьё д'Альбре принес королю Франции «тесный» оммаж — иными словами и несмотря на все юридические оговорки относительно прежних оммажей, это означало публичное признание, что в случае конфликта сир д'Альбре окажется на стороне Валуа. А ведь никто не мог думать, что Арно Аманьё пожертвует своей сеньорией. Значит, Плантагенету останется выбор — потерять часть княжества или завоевать ее с оружием в руках. Пока что Арно Аманьё оказал королю несколько услуг в борьбе с компаниями, вернувшимися из Испании и дошедшими до парижского региона. Никто не обманывался. «Тесный» оммаж был принесен для достижения целей в Аквитании.

30 июня Карл V созвал Совет во дворце Сен-Поль. Присутствовали герцоги Беррийский и Бургундский, высокопоставленные чиновники, чиновники ведомства двора, нотабли парижской мантии, такие, как президенты парламента и прево Парижа Юг Обрио. Обсуждали мало — решение уже назрело. Проголосовали. Тридцатью шестью голосами из тридцати шести было постановлено, что апелляцию следует принять.

Юристы Карла V дошли даже до цинизма. Жан де Марес, Симон де Бюси, Пьер д'Оржемон и некоторые другие составили официальный акт, еще некоторое время остававшийся конфиденциальным, который уточнял позицию короля Франции: прежде чем открыто разорвать мир, ждали неизбежной английской реакции. Если отказами, предусмотренными в 1360 г., не обменялись, то якобы только по вине англичан.

В случае, если по причине принятия оной апелляции король Англии или принц, его сын, объявят войну нам или апеллянту, чего они не должны делать с учетом мира, нам отнюдь не следует отказываться от юрисдикции и суверенитета над герцогством Гиенским.

Арманьяк и его друзья вовсе не рассчитывали, что от них когда-то могут отступиться. Они отвергли своего сеньора-принца, но король Франции обещал им никогда не отказываться от своего суверенитета над их землями. Все члены Совета должны были поклясться на Евангелии, что никогда не посоветуют совершить такой отказ. Удивительное дело: даже братья короля, герцоги Беррийский и Бургундский, принесли эту клятву на случай, если унаследуют престол.

Уверенная в королевской поддержке и рассчитывающая на обещанные деньги, партия апеллянтов не замедлила вырасти, все так же балансируя между настоящим неприятием подымной подати и подходом к ней как к фискальному предлогу для восстания против англичан. Каждый барон и каждый город воспринимали проблему по-своему. Одним, видевшим в Плантагенете правителя, пришедшего к власти в результате поражения, казалось, что само провидение предоставляет удобный случай. Жители Ла-Рошели, Каора, Перигё в большинстве никогда не считали англичанина законным сюзереном. Другие, кого волновали мысли об относительной независимости (например, Аршамбо, графа Перигорского) и кто тем легче приспосабливался к верховной власти, чем дальше она была, предпочитали управление из Парижа, чем из Бордо.

Третьи, наконец, считали политическую ситуацию неясной, и им казалось, что для ведения дел выгодней сохранять статус-кво, чем идти на риск конфликта, всегда парализующего дела. Бордоские бюргеры за два века привыкли, что один король у них в Лондоне, потому что он герцог в Бордо, а другой король — в Париже, потому что он король для их герцога. Таким образом, апелляция гасконских баронов только запутывает ситуацию, в которой можно было бы не оказаться, если не задаваться некоторыми вопросами. Многие бордосцы считали это положение вещей естественным, потому что не новым, и прежде всего думали о том, от чего зависело процветание города: о торговле вином из всего бассейна Гаронны со всеми землями Северного моря.

И потом. Бордо впервые стал по-настоящему столицей государства. Прежние герцоги Аквитанские до времен Алиеноры имели основную резиденцию в Пуатье. Теперь, когда усложнение центральной администрации вынуждало каждого монарха размещать органы своего правления и суда в каком-нибудь городе, у Бордо появилось новое основание именоваться метрополией. Администрация, суд, финансы в основном располагались в самом сердце города, в замке Омбриер. Появлялись новые служащие — как у нового государства, так и у тех, кем управляли, у тех, кто подлежал суду, кто платил подати. Эта служба приносила свои выгоды, причем всем слоям населения, всем ремесленным цехам. Подъема Парижа в течение века, подъема Авиньона за пятьдесят лет было достаточно, чтобы просветить бордосцев. С этой стороны апеллянты едва ли могли питать надежды на поддержку.

Зато другие шли по стопам Жана д'Арманьяка, и прежде всех Альбре, который наконец окончательно решился и 8 сентября заверил у двух нотариев свое заявление об апелляции. Его примеру последовал Аршамбо Перигорский. К апеллянтам примкнул город Родез. 3 декабря Карл V написал всем городам Аквитании, чтобы оправдать свое решение; по сути, он призывал их к новым апелляциям, ловко обратив против Черного принца аргументы, так часто использовавшиеся против власти Капетингов и Валуа.

Наш племянник принц Уэльский повелел взимать с них подымную подать без их согласия и обложил край постоянной повинностью вопреки их старинным вольностям и привилегиям, каковые должно соблюдать и хранить в силу того же мирного договора.

Вольности, привилегии — для бюргеров и мелких сеньоров это были не пустые слова… За три месяца о подчинении королю Франции объявили восемьсот городов и бургов.

У Карла V были свои юристы. Впрочем, герцог Ланкастер не упускал случая съязвить: «Это не мудрый король, это адвокат!» Но этот дотошный король хотел быть уверенным, что ему не льстят, этот осторожный король старался убедиться, что другие юристы не говорят обратного. Он обращался за консультацией к юристам из университетов Тулузы и Монпелье. Получали запросы даже болонские магистры. Может быть, свое мнение высказывали и специалисты по каноническому праву из папской курии.

В то же время король искал консенсуса в политике. Он писал разным монархам, прося их излагать у себя французскую точку зрения. С этой просьбой он обращался в Лотарингию, Савойю, Брабант. Граф Фландрский Людовик Мальский воздержался от того, чтобы втягиваться в это дело, — неявно одобряя короля, от сотрудничества он тем не менее отказался:

Полагаю, у Вас в распоряжении есть и всегда будут столь столь благие и зрелые советы, чтобы Вы хорошо знали, что Вам должно делать. Касательно же того, чтобы сие показывать и обнародовать в моей стране и в моих городах… мне кажется, что не следует обнародовать подобные вещи для людей, каковые в этом ничего не понимают и не знают, что из этого может воспоследовать. Коль скоро это люди грубые и простые, таковое обнародование, думаю, не было бы благотворным для оного.

Карл V не настаивал. В отношении Фландрии главной его заботой было другое. В сентябре 1368 г. граф Людовик Мальский отдал — довольно неохотно — свою дочь и наследницу Маргариту за герцога Филиппа Бургундского. Фландрия переходила под руку Валуа.