Император Крисп - Гарри Тертлдав

— Как теперь твоя рука и плечо? — спросил Крисп.

— Иногда еще побаливают, — ответил Фостий, шевеля рукой. — Но я уже могу ими пользоваться. Как бы то ни было, отец, ранение помогло убедить Сиагрия в том, что мне можно доверять, и подсказало ему мысль отправить меня в Питиос…

Оливрия рассказала о том, как разбила о голову Сиагрия ночной горшок.

— Весьма подходящее оружие, — согласился Крисп. Потом Фостий поведал, как купил рыбацкую лодку и приплыл на ней в столицу. Крисп рассмеялся:

— Вот видишь? Выходит, не зря ты провел со мной столько времени в море.

— Получается, что так, — признал Фостий; сейчас он стал более терпелив, общаясь с отцом, чем до похищения. Крисп увидел, как с лица сына сошло оживление. — Но когда я добрался до столицы, то застал там бунт.

— Да, знаю, — кивнул Крисп. — Я знал также и то, что ты направляешься в столицу: об этом мне поведала магия Заида. Но я боялся, что ты плывешь туда как провокатор, а не как беглец. Я хотел написать про тебя Эврипу и предупредить его, но совсем позабыл и вспомнил лишь вчера, среди всей этой суматохи.

— Ничего страшного, — заметил Фостий. — Он и сам обо всем позаботился.

— Вот и хорошо, — произнес Крисп, решив проверить реакцию Фостия. Однако тот почти не отреагировал на его замечание и уж тем более не разгневался, как наверняка поступил бы несколько месяцев назад. Он лишь кивнул и продолжил свой рассказ. Когда он закончил, Крисп сказал:

— Значит, наши солдаты берут верх?

— Они побеждали, когда мы с Оливрией поехали к тебе. Э-э… отец…

— Да?

— А что ты думаешь о предложении, которое я сделал Эврипу — о том, что нам с Оливрией следует немедленно пожениться и тем самым доказать фанасиотам, что мы отвергли их секту?

— Императорские свадьбы обычно устраивают исходя из государственных интересов, но я никогда не слыхал о браке, заключенном по религиозным причинам, — ответил Крисп. — Окажись ситуация в столице хуже, я мог и отослать вас обратно, чтобы поженить. Но сейчас, как мне кажется, вам лучше подождать со свадьбой до конца кампании — если вы к тому времени не передумаете.

Выражения на лицах молодых людей ясно говорили, что иного они и представить не могут. Крисп обладал более богатым воображением. Если они и осенью сохранят желание пожениться, то он возражать не станет — да Фостий и слушать его не захочет, если он попытается его отговорить. В последнее время парню пришлось самому о себе заботиться, и он обнаружил, что это у него получается. Мало какие открытия можно назвать более важными.

— Если хотите, можете провести ночь в моем шатре, — сказал Крисп, но, увидев их лица, сам рассмеялся над этим предложением. — Нет, вы, конечно, захотите собственную палатку, верно? Я бы в вашем возрасте так и поступил.

— Да, конечно, — ответил Фостий. — Спасибо, отец.

— Не за что. — Сегодня, когда Фостий не только вернулся целым и невредимым, но и настроенным против светлого пути, Крисп мало в чем мог ему отказать. — Однако прежде чем уединиться в ней, полагаю, вы окажете мне честь и отобедает со мной армейской едой со скверным вином. Я приглашу и Заида; ты ведь сказал, что хотел с ним поговорить — так, Фостий? Тогда встретимся перед закатом.

* * *

Даже держа в руке теплую ладонь Оливрии, Фостий приближался к шатру Криспа с немалым трепетом. Когда он поднимал парус, направляя лодку в столицу, Оливрия опасалась, что Фостий вспомнит про то, что он младший Автократор, и забудет о том, что он ее любовник. Теперь же, когда яркие шелка императорского шатра неумолимо приближались, он внезапно испугался, что отец вновь превратит его в мальчишку, попросту отказавшись представить, что он может быть кем-то другим.

Халогаи у входа в палатку отдали ему честь как императору, прижав к груди сжатые кулаки. Фостий заметил, как они украдкой оглядывают Оливрию с ног до головы, но так поступил бы мужчина любой нации при виде симпатичной девушки.

Один из них сказал что-то на своем языке. Фостий догадался, что он говорил про Оливрию, но не понял смысла сказанного, потому что на языке халогаев знал всего несколько слов. Он едва не попросил телохранителя перевести сказанное, но в последний момент передумал — халогаи славились грубоватой прямотой.

В палатке их уже ждали Крисп, Катаколон, Заид, Саркис и шесть порций хлеба, лука, колбасы и соленых маслин. Улыбка Оливрии озадачила Фостия, пока он не вспомнил, что она дочь офицера. Меню, несомненно, оказалось для нее привычным.

За едой Фостий и Оливрия пересказали свою историю Заиду; Саркис и Катаколон услышали большую ее часть еще днем. Маг, как всегда, оказался благодарным слушателем. Он захлопал в ладоши сперва, когда Оливрия рассказала, как треснула Сиагрия ночным горшком, а затем, когда Фостий описал, как они немедленно после этого покинули город.

— Так и следует поступать, — одобрительно заметил он. — Когда нужно быстро откуда-нибудь смыться, используй то, что под рукой, и убегай. Какой смысл сохранить золото, но при этом не добиться цели? Это напоминает мне… — Он внезапно стал серьезным и собранным. — Его величество Автократор…

— Э-э, да скажи просто «ваш отец», и дело с концом, — оборвал его Крисп. Иначе потратишь половину вечера на бессмысленную болтовню.

— Как прикажет его величество Автократор, — смиренно произнес Заид. Крисп тут же сделал вид, будто собирается швырнуть в него хлебной коркой. Улыбаясь, Заид повернулся к Фостию:

— Ваш отец сказал мне, что вы узнали нечто важное о ритуалах макуранского мага, служащего Ливанию.

— Верно, чародейный господин. — Фостий сделал над собой усилие, чтобы остаться в рамках формальностей; он едва не назвал мага «дядя Заид». — Однажды — это было уже после того, как я узнал, что Артапан из Макурана, — я выследил его и… — Он описал, каким образом узнал, что Артапан подпитывает свою колдовскую силу энергией смерти фанасиотов, решивших оборвать связи с материальным миром при помощи голодовки. — А если они оказывались недостаточно близки к смерти, он не стеснялся придушить их подушкой.

— Отвратительно, — пробормотал Катаколон. Заид же, напротив, встрепенулся, словно охотничья собака, взявшая след.

— Расскажите еще, — нетерпеливо попросил он. Оливрия удивленно взглянула на Фостия.

— Ты мне прежде об этом не рассказывал, — сказала она.

— Да, не рассказывал. Мне даже думать об этом не хотелось. К тому же я полагал, что говорить на эту тему в Эчмиадзине небезопасно. Слишком много ушей вокруг. — Фостий не доверял ей, даже когда они стали любовниками, и доверял не полностью, пока она не ударила Сиагрия горшком. Впрочем, об этом он умолчал.

— Продолжайте, — сказал Заид. — Здесь все друзья.

И Фостий, направляемый четкими вопросами мага, очень подробно поведал, как крался следом за Артапаном по улице, как стоял в вонючем переулке, подслушивая его разговор с Цепеем, и как фанасиот встретил преждевременную и насильственную смерть. — Но то был не единственный раз, когда я видел его поблизости от умирающих людей, — добавил он. — Помнишь, Оливрия? Он все околачивался вокруг дома Страбона, пока тот умирал.