Трехручный меч - Юрий Никитин

Ворон холодно промолчал, отвернулся. Клюв все еще распахнут,да я и сам чувствую, что полдня бы просидел с высунутым языком. Все тело ноетпосле такого перелета, не говоря уже о том, что на острове меня вовсе негладили.

— Поднимаемся, — велел я. — Мы даже не знаем,где мы, в какой стране. И какие здесь порядки.

Волк сказал утомленно:

— Мой лорд, а оно вам надо?

— Ну, так полагается…

— Плюньте, — посоветовал ондоброжелательно. — Когда у вас такой длинный меч, то до этнографии ли? Даи не поймут вас.

Я вздохнул:

— Ты прав. Нам нужен трехмерный экшен с хорошей графикойи разрешением не меньше чем тыща двести восемьдесят на тыщу двадцать четыре. Аповезет, так и на тыщу шестьсот. Пойдемте!

— Навстречу экшену?

— Навстречу!

Со всех сторон полупустынная местность, издали доноситсяслабый шум океанских волн, местность каменистая, явно море сюда наступало нераз, а вон там дальше нетронутая зелень, небольшая роща, из земли торчат глыбыстаринных развалин, в двух шагах от нас заросшая травой дорога.

Я отважно ступил на эту тропу, куда-то да приведет, волкпонесся впереди, а ворон ввинтился в небо. Впереди медленно оседала мелкаяедкая пыль, поднятая, как догадываюсь, ногами и копытами. Я шел быстро, иногдапереходил на бег, ведь бег — естественное состояние человека, волк остановилсяна краю обширного пространства, слышно только карканье, небо черное отналетевших ворон, наконец проступило все кровавое поле, широкое и необъятное.Павшие закрыли всю землю, часто лежат друг на друге с оскаленными в крикертами. Повсюду горы мертвых тел, блестят топоры, мечи, ножи, косы. К небувздымаются обломки копий в застывших кулаках, торчат руки, ноги, конскиекопыта.

Страшное поле, уже кладбище, ибо немыслимо собрать всехпавших и похоронить, тянется во все стороны в бесконечность, смыкается сгоризонтом, уходит за край земли. Изредка виднеются челядины, собирают оружие,сносят охапками в огромную кучу, возвращаются к самым знатным из павших,снимают доспехи, шарят в карманах, стаскивают дорогие сапоги.

Высоко в синем небе звонко кричит жаворонок, но над полемкружат, оглушая мир радостным карканьем, совсем другие жаворонки: огромные,черные, ликующие.

— Идем мимо и дальше, — сказал я торопливо.

Волк покачал головой:

— Да, битва прогремела кровавая… Мой лорд, разве вамэто не в радость?

Я огрызнулся:

— А вот представь себе, совсем нет.

— Почему?

— Потому что у меня два высших! И вовсе не вуниверситете Патриса Лумумбы получены.

Захлопали крылья, ворон плюхнулся на плечо, сложил крылья,чуть не отрезав мне ухо жесткими перьями.

— Мой лорд, я присмотрел впереди неплохое место дляночлега. Да и гроза собирается.

Я тоже посмотрел на багровое солнце, туча черная, ливневая,но пока далековато.

— Что, опять?

Ворон ответил с неудовольствием:

— Мой лорд, это повтор, но что делать?.. Жизнь состоитиз таких вот повторов. А что же, не спать вовсе? Идти день-ночь, день-ночь,день-ночь, как по той же Африке?

— Ладно, — сдался я. — Только проследи, чтобыне остановиться на заброшенном индейском кладбище.

— Индейском?

— Ну да. Их духи не любят, когда вторгаются в ихрезервации. Антиглобалисты.

У меня на поясе уже тушки трех зайцев, подстрелил по дороге,у волка кровь на морде, кого-то сожрал попутно, пусть не перебегают на красныйсвет, даже ворон летит тяжело, явно сожрал чьих-то птенцов, не страдает отизбытка гуманизма и, как и Штаты, может бомбить нужную цель, не обращаявнимания, сколько там рядом «ни в чем не повинных младенцев с чугуннымислезками».

Ворон хорошо рассмотрел тучу, потому для ночлега выбралместечко в сухой и просторной пещере. Там, в оставленном снаружи мире, темнотаночи время от времени разрывалась яркими вспышками, глухо рокотал гром, потомвспышки стали слепящими, а гром не рокотал, а грохотал, затем грохот сменилсясухим треском. Молнии блистали непрерывно, выглядело так, что мы сидим вполумраке, а там, по ту сторону входа, слепящий день, даже не день, а что-тонебывало яркое, трепещущее, свет не просто свет, что значит — привычнооранжевый, а белый до абсолютности, до первозданной чистоты, до того мига,когда был создан белый свет и окружающая его Вселенная.

Жутко завывал ветер, донесся скрип дерева. Затрещали ветви,волк прислушался, сказал с сочувствием:

— Верхушку сломало.

— Сломило, — поправил ворон.

— Сломало, — прорычал волк.

— Сломило! — каркнул ворон. — Пеньнеотесанный!

— Сломало, — повторил волк упрямо. — Этоназывается рябиновая ночь. Не то рябина цветет в этот день, не то завязываетсяили поспевает…

Ворон сказал раздраженно:

— Во-первых, сломило, а не сломало, я лучше знаю, я —ворон! Мудрый ворон. Во-вторых, не рябиновая, а воробьиная ночь, потому что вэту ночь воробьи… что-то делают. Или с ними что-то делается.

— Воробьи ни при чем, — заявил волк. — Втакую ночь черт в виде ворона летает и поджигает кровли. Кстати, мой лорд, кэтой странной птице тоже надо присмотреться. Что-то в ней не то, не то…Умничает больно. Не пора ли ее на костер за поджоги?

Я спросил:

— К черту?

— Да, — ответил волк и посмотрел на ворона, —к черту.

Ворон ответил высокомерно:

— В стране рожденных ползать к рожденным летатьотносятся как к незаконнорожденным.

Волк сказал сочувствующе:

— Да-да, я тоже заметил, что рожденный ползать летаеткак-то боком.

— Рожденный ползать летать не может, — возразилворон, — но порой залетает очень высоко.

— Мы такие, — согласился волк, не заметив двойногодна. — Не то что некоторые, что всегда на высоте… полета зеленой мухи наднавозной лепешкой… Иначе бы, заметив приближение противника, мы не пряталисьбы, как барсуки.

— Барсуки в пещерах не живут.

— Я не сказал, что живут, — сказал волк, — ясказал, прячутся!

Я подбросил пару веток в огонь, сказал сонно:

— Вы договоритесь, кто из вас сторожит с вечера, а ктопод утро, а я уже отключаюсь. Только не подеритесь, хорошо?

Волк ответил:

— Да куда уж драться, тут только и гляди, чтобырожденный летать не накакал на голову.

* * *