Повседневная жизнь римского патриция в эпоху разрушения Карфагена - Татьяна Бобровникова

Блестяще избранный, Тиберий прежде всего начал волновать народ пылкими речами о социальной справедливости — тема, которая легче всего находит доступ ко всем сердцам. Он «был грозен, был неодолим, когда, взойдя на ораторское возвышение, окруженный народом, говорил о страданиях бедняков примерно так:

— Дикие звери, населяющие Италию, имеют норы, у каждого есть свое место и свое пристанище, а у тех, кто сражается и умирает за Италию, нет ничего, кроме воздуха и света, бездомными скитальцами бродят они по стране вместе с женами и детьми, а полководцы лгут, когда перед битвой призывают воинов защищать от врагов родные могилы и святыни, ибо ни у кого из такого множества римлян не осталось отчего алтаря, никто не покажет, где могильный холм предков, нет! — и воюют и умирают они за чужую роскошь и богатство, эти «владыки вселенной», как их называют, которые ни единого комка земли не могут назвать своим!» (Plut. Ti. Gracch., 9).

Можно себе представить, как действовали на народ подобные речи! Слухи о новом трибуне моментально распространились по всей Италии. Толпы людей со всех концов «стекались в Рим, словно реки во всеобъемлющее море», чтобы взглянуть на это новое чудо (Diod., XXXIV, 5). И все очарованы были его чистотой и молодостью, заражались его энтузиазмом, были околдованы его красноречием. Сопровождаемый толпой народа, он вошел в сенат. Здесь он произнес речь уже совсем иного рода[166]. Он не говорил уже ни о страданиях бедняков, ни о диких зверях. Он рассуждал только о нуждах армии и будущем величии Рима.

— Разве воин не более полезен, чем человек несражающийся? Разве участник общественного достояния не будет радеть более об интересах государства?.. Римляне, — говорил он, — завоевали большую часть земли и владеют ею; они надеются подчинить себе и остальную часть; в настоящее время перед ними встает решающий вопрос: приобретут ли они остальную землю благодаря увеличению числа боеспособных людей или же и то, чем они владеют, враги отнимут у них вследствие их слабости и зависти.

Напирая на то, какая слава и какое благополучие ожидают римлян в первом случае, какие опасности и ужасы предстоят во втором, Гракх увещевал богатых поразмыслить об этом и отдать добровольно, коль скоро это является необходимым, эту землю ради будущих надежд тем, кто воспитывает государству детей; не терять из виду большего, споря о малом» (Арр. В.С.,1, 11).

Богатые были смущены. Далеко не все готовы были отдать свое имущество во имя будущих надежд. Они пробовали было спорить с реформатором. Но не так-то просто было состязаться с Тиберием. Он сделался уже кумиром толпы, и всеобщая ненависть и негодование встречали всякого, кто поднимался на трибуну, чтобы ему возражать. К тому же Гракх был волшебным, божественным оратором. И все их жалкие речи буквально смывались бурным потоком его красноречия. Они чувствовали себя совершенно беспомощными. Народ был в «неистовом возбуждении» (Plut. Ti. Gracch., 10). И вот тогда-то они решили привлечь на свою сторону одного из трибунов, Марка Октавия.

Октавий был друг и ровесник Тиберия. Это был очень скромный, честный и степенный молодой человек (Plut. ibid., 10). Когда его начали уговаривать выступить против Гракха, он сначала и слышать об этом не хотел, считая, что поступит некрасиво по отношению к приятелю. Но его стали убеждать, говоря, что отнять землю у владельцев значит перевернуть все в Италии вверх дном, что без кровопролития дело не обойдется, а интересы Республики надо ставить выше личных симпатий. И тогда Октавий наконец уступил. Если бы он только знал, что его ожидает!

Итак, Октавий выступил против коллеги. Говорил он самым вежливым образом, касался только законопроекта, а о Тиберии отзывался с глубоким уважением. Но что он мог сделать против Гракха? Он был скромен, ненаходчив, молчалив. Блестящее красноречие Тиберия, словно бурная река, сокрушало все его бедные доводы. Октавий понял, что не сможет возражать коллеге. Но он был уверен, что прав. У него осталось одно средство — он наложил на законопроект Гракха вето. Тут нам необходимо сделать небольшое отступление и рассказать о власти народных трибунов. Без этого дальнейшие события будут непонятны.

После изгнания царей римский народ не был еще единым — он делился на патрициев и плебеев. У патрициев были все права, у плебеев — почти никаких. И вот тогда-то плебеи Рима удалились на Священную гору и объявили, что не вернутся, пока патриции не выполнят их требования. Патриции уступили. Плебеи потребовали ввести должность народных трибунов. И только благодаря этому униженные некогда плебеи победили патрициев и стали равноправными членами гражданской общины. Кто же такие трибуны? Собственно, это магистраты. Они избираются народом и год отправляют свои полномочия. Но у каждого магистрата есть совершенно определенный круг обязанностей: консулы командуют армией, квесторы заведуют казной, эдилы следят за порядком. Каковы же обязанности трибуна? Трибун — это защитник народа.[167] Защитник всего народа в целом и каждого отдельного гражданина. Для того чтобы трибун мог исполнять свои обязанности, ему дано два права: право принимать апелляции и право вето. Если какой-то гражданин терпит притеснения, унижение, если его незаконно арестовали консульские ликторы, он может апеллировать к трибуну и тот обязан рассмотреть дело и защитить невинного.

Второе право, право вето, дает трибуну возможность фактически остановить любое действие. Например, консул хочет предложить какой-нибудь закон, он уже всходит на трибуну, его секретарь развертывает свиток, чтобы огласить текст, но трибун говорит: «Вето», и секретарь должен умолкнуть на полуслове.

Трибун совершенно исключительное лицо. Он нужен всегда. Другие магистраты могут позволить себе отдохнуть от дел. Трибун же не может. Ни на один день не должен он покидать Рим, и даже глухой ночью не имеет права запереть двери своего дома. Ведь, пока он будет в отсутствии, Рим останется без защитника. И, может быть, только глухой ночью какой-нибудь несчастный отважится прийти к нему за помощью.

Трибун — это грозная сила. Сам консул подчас склонялся перед его авторитетом. Более того. Он мог даже на одни сутки арестовать консула. Но в распоряжении консула была свита из 12 вооруженных ликторов, а у трибуна даже не было охраны. И стены собственного дома не могли его защитить: ведь он никогда не запирал своих дверей. Что же охраняло трибуна? Не оказывался ли он бессильным и безоружным перед верховным главнокомандующим Рима? Не являлись ли все его пресловутые права пустым звуком? О, он был защищен, притом так надежно, как не могли бы его защитить ни железная броня, ни каменная стена, ни отряд вооруженных до зубов телохранителей. Дело в том, что трибун — лицо священное и неприкосновенное. И это не пустые слова. Насилие над ним, непослушание, — да что там! — просто резкое слово приравнивались к кощунству.[168] Известно, что трибун Марк Ливий Друз велел на сутки арестовать консула за то, что тот осмелился прервать его речь, а другому своему противнику, Цепиону, пригрозил, что прикажет сбросить его с Тарпейской скалы (Val. Max., IV, 5, 2; De vir. illustr. LXVI, 8). 3a пять лет до трибуната Тиберия народный трибун Куриаций велел наложить оковы на обоих консулов(Cic. De leg., Ill, 20; Val. Max., Ill, 7, 3). Предание рассказывает даже, что в старину некий человек был казнен за то, что осмелился не уступить дорогу трибуну (Plut. C. Gracch., 3). Вот какими грозными законами охранялась личность народного заступника!