Возмездие - Василий Ардаматский

— Нет, это мне приписано зря. Это дело Аркадия Иванова. Он, кстати, у вас? — быстро спросил Павловский, вскинув свою красивую голову.

Лицо чекиста непроницаемо. Здесь спрашивать может только он.

— Значит, кроме случая с пограничниками, все остальное правильно?

— Надо подумать, припомнить, я же сказал, — не сразу ответил Павловский. — Давайте договоримся так: каждый день будем разбирать по эпизоду. Чтобы не путалось в голове всякое разное и сосредоточиваться на чем-то одном. Можно так?

— Можно и так, — ответил Пиляр. — Сегодня каким эпизодом займемся?

— Сегодня я не готов. Оглушен вашим списком… — На губах Павловского появляется подобие улыбки, но глаза его серьезны. — Я думаю, что имею право защищать собственную жизнь даже в столь неблагоприятных условиях.

— Да, конечно, — ответил Пиляр. — Но должен вас предупредить: если вы надеетесь затянуть следствие в расчете на возможность побега, то оставьте эти надежды. Кроме того, мы хотим быстро закончить следствие и сделать вам одно предложение…

— Стать к стенке? — вдруг улыбнувшись, спросил Павловский.

— Обычно мы ставим к стенке без разговоров, — осадил его Пиляр и добавил: — Вам мы хотим предложить нечто другое…

— Петлю?

— Другое…

— Теряюсь в догадках…

— Могу посоветовать одно: вам нужно вести себя с нами в открытую. Надеюсь, вы понимаете — ошиблась ли где-то наша бухгалтерия, как вы говорите, или не ошиблась, у нас есть все основания поставить вас к упомянутой вами стенке, не так ли?

— Да, пожалуй, так… — не сразу ответил Павловский и спросил: — А в вашем предложении есть шанс на сохранение жизни?

— Во всяком случае, на значительное ее продление.

— Что от меня требуется?

— Сначала следствие по перечню, потом поговорим…

— Ну что ж, хорошо, — деловито согласился Павловский.

Павловский поразительно спокоен. В своем сшитом в Париже, но, правда, несколько пострадавшем за последние дни темно-сером костюме он похож на преуспевающего киноактера, ведущего переговоры о новом контракте.

Павловский трогает рукой себя за подбородок и спрашивает:

— Я мог бы побриться?

— Только со связанными руками, если угодно, — отвечает Пиляр.

— Лучше побыть десять минут со связанными руками, чем сутки с небритой рожей, — смеется Павловский. Да, смеется! И красивое его лицо будто озаряет широкая белозубая улыбка.

Пиляр приказывает конвойному отвести его в тюрьму…

Первые три дня следствия Павловский довольно подробно говорил по каждому пункту списка и признавал свое участие в некоторых преступлениях. Однако все наиболее опасное для него он сваливал на других, называл фамилии наиболее активных своих бандитов. Несколько раз он спрашивал про Иванова. Вот и сегодня, когда речь зашла о сообщниках, он снова спросил:

— А где все-таки Аркадий Иванов? Вы взяли его?

— Он убит, — ответил Пиляр.

Иванов действительно был убит, когда его везли с места ареста в ГПУ. В автомобиле он бросился на Сыроежкина с ножом, который не был у него обнаружен во время первого беглого обыска. Сыроежкину ничего не оставалось, как обрушить на голову бандита удар рукоятью нагана. Иванов не дожил до наступления ночи, хотя врачи сделали все, чтобы продлить ему жизнь.

Услышав об этом, Павловский вскочил и сделал движение, будто хотел через стол броситься на Пиляра.

— Спокойно, Павловский, — поднял руку Пиляр. — Я бы мог сказать вам неправду. Но он убит, и как раз при попытке к бегству.

— Вы врете! — истерически крикнул Павловский, и Пиляр не без удовольствия отметил, что нервы у полковника совсем не такие железные, как казалось. — Вы убили его!

— Зачем? Он тоже был нужен нам живой. Как и вы…

Павловский, бормоча что-то себе под нос, сел на стул и тяжело задумался. Пиляр понял, что сейчас продолжать допрос бессмысленно, и отправил его в камеру.

В течение четырех последовавших за этим дней Павловский отказывался отвечать на вопросы. Его приводили на допрос и через минут десять уводили обратно.

В воскресенье Пиляр должен был дежурить по ГПУ и в субботу собирался пораньше уйти домой, провести вечер с семьей. Когда он запер в сейфе секретные бумаги и уже позвонил Артузову, что уходит, тревожно зазвенел телефон — Пиляр сам удивлялся, как он всегда точно знает, что сулят ему телефонные звонки — хорошее или плохое. Этот звонок явно сулил ему неприятность. Он взял трубку непрерывно звеневшего телефона и услышал голос коменданта внутренней тюрьмы:

— Докладываю: только что подследственный Павловский пытался совершить побег при возвращении из тюремной бани…

Павловский не то что наотрез не поверил, что Аркадий Иванов убит именно при таких обстоятельствах, как ему сказали, он просто не хотел с этим примириться. Кроме всего прочего, получалось, что Иванов погиб в борьбе, а он, Павловский, капитулировал без борьбы и теперь даже вступает в какой-то сговор с чекистами, правда сам еще не знает, в какой… Только для того чтобы выиграть время, он стал куражиться и не отвечал на вопросы Пиляра.

Мысль о побеге пришла ему в голову, когда он мылся в бане и увидел в стене над печью шевеленый кирпич. Он тотчас вынул его из стены и завернул в мочалку, а потом вынес в раздевалку и положил под свое белье. Пока одевался, у него созрел план дальнейших действий. Он был в бане один. Конвоировал его красноармеец примерно его роста. Выбрав момент, он кирпичом ударит конвойного, быстро оденется в его форму и пойдет к выходу на улицу, который он запомнил, когда шел в баню. План был, прямо скажем, наивным, да и сам Павловский мало верил в успех, но вся его натура звала к действию, хоть к какому-нибудь, но действию…

Конвойный стоял у дверей раздевалки и наблюдал, как Павловский одевался. Но он не заметил, как заключенный, уже вставая, чтобы идти, ловко переложил кирпич в свое полотенце и зажал его под мышкой. Конвойный открыл дверь перед Павловским и сам чуть отступил в сторону. В этот момент Павловский молниеносно повернулся к нему и ударил в лоб кирпичом. Он не думал, что сразу убьет конвойного, и рассчитывал, что первым ударом он его только оглушит и втащит в раздевалку. Но если в предбаннике конвойный очнется слишком рано, тогда у него другого выхода не будет — придется его прикончить.

Но все произошло иначе: конвойный не упал, а рванулся во двор и громко закричал. Во двор тюрьмы выбежали люди. Павловский в это время кинулся обратно в баню, забросил кирпич на печку, вернулся в раздевалку и сел на лавку. Бойцы тюремной охраны долго остерегались входить в темный предбанник, считая, что Павловский находится там в засаде, и требовали, чтобы он сам вышел во двор. Но тут появился Сыроежкин.

— Чем он тебя ударил? — спросил он конвойного, все лицо которого стало сплошным синяком.