Живая душа - Владимир Максимов

Честно говоря, я был бы не прочь продолжить застолье, поскольку всем нам было так, казалось, хорошо!

– Хватит! – осадила супруга Елена. – Во всяком случае, тебе. Обернувшись к нам, стоящим у двери, она вновь улыбнулась и ласковым голосом, уже без металла в нём, продолжила: – Молодым, наверное, уже баиньки хочется? Или – не баиньки, но всё равно хочется. Не так ли, Игорь?

Я чуть не ответил: «Так точно, мэм!» И даже намерился прищёлкнуть при этом несуществующими каблуками. Однако вовремя сдержался, решив не портить вечер, и ответил с детской наивностью:

– После такого обилия еды и вина, когда чувствуешь себя прямо-таки четырёхгорбым верблюдом, набившим под завязку все горбы, – только баиньки. Всего доброго. Спокойной ночи.

Я взял Риту за руку, и мы вышли с веранды, сначала на крыльцо, а потом и под звёздное небо, таинственно и холодно поблескивающее миллионами голубоватых глаз вселенной.

– Надеюсь, ты не всерьёз излагал Елене про баиньки? – прильнула ко мне Маргарита и, повернувшись лицом друг к другу, мы поцеловались прямо на дорожке, освещаемые жёлтым светом из окна тихого дома, крест рамы которого лежал на нас двоих, как распятие.

На излёте ночи, когда мы наконец уснули, я сквозь сон услышал, как по железной крыше сеновала уверенно затарабанили частые капли дождя…

Проснулись мы поздно…

Мир был ярок, чист! Всё блистало, как только что вымытый пол в просторной пустой комнате, который только недавно покрасили.

– Пожалуйста, сходи за водой, – не открывая глаз и сладко потягиваясь под одеялом, попросила Рита. – Я приготовлю завтрак и кофе. Покрепче, как ты любишь.

Она горячим телом прильнула ко мне под общим одеялом, от белого пододеяльника которого веяло приятной свежестью идеальной чистоты.

– Так воды или? – спросил я, чмокнув её в щеку и чувствуя, что вылезать из-под одеяла мне уже совсем не хочется.

– Воды, – отстранилась она. – Иначе мы умрём от истощения, как тот градоначальник, из города Глупова у Салтыкова-Щедрина, который увеличил народонаселение города, кажется, втрое и умер от изнурения сил. Не знаю, как у тебя, а у меня весь великолепный ужин Елены Игоревны куда-то бесследно улетучился. Ты не знаешь, случайно, куда? – открыла она один глаз, озорно глядящий на меня.

– Знаю, но не скажу. Маленькая ты ещё – знать о таких вещах, – ответил я, вылезая из-под одеяла и натягивая джинсы.

– А после завтрака скажешь? – капризно произнесла она.

– Скажу, если будешь себя хорошо вести.

– Я постараюсь. Иди. А я пока приведу себя и наше ложе в порядок.

Выйдя из калитки внутреннего дворика, я увидел на крыльце, на том же самом месте, что и вчера, стоящую перед мольбертом Елену.

– Доброе утро! – приветствовал я её.

– Доброе. Хотя давно уже день, – не совсем приветливо ответила она и, словно пересилив себя, добавила помягче: – Как спалось? Не холодно было?

– Не холодно. Спасибо. Всё было просто великолепно! – затормозил я свой ход.

– Не сомневаюсь. С такой-то юной прелестницей, – чуть улыбнулась она иронично. – Игорь, идите скорее – куда шли. Не торчите здесь передо мной с пустым ведром, а то мне удачи не будет. Кстати, вам не обязательно идти за водой на реку. С обратной стороны дома есть колодец, и вода в нём хорошая.

– Приму к сведению, – галантно наклонившись, пообещал я. – Но сейчас всё же отправлюсь к реке. Во-первых, хочется пройтись. Во-вторых, ополоснуться текучими струями вод.

Я вышел за ворота усадьбы и увидел, что в низине, над рекой, стоит туман.

Подойдя ближе, где он уже не казался таким плотным, как издали, я немного постоял у журчащих, почти невидимых из-за этой белой пелены, струй, с удовольствием вдыхая чистый влажноватый воздух и находясь до половины тела будто в облаке. Потом, пройдя по специальному длинному мостку из досок, я опустился на его краю на колено и, словно поднырнув под толстый «блин» тумана, набрал воды, теперь уже из видимой мне реки, звонко звякнув при этом металлом о неглубоко лежащие на дне специально сделанного затончика разноцветные камни. Посидев на мостках и послушав беззаботный, игривый говор реки, направился к дому, заметив прилипший к боку ведра прошлогодний берёзовый лист… «Откуда принесла его река? Скорей всего, из прошлой осени в сегодняшнее лето…»

Я отделил от ведра потемневший, некогда «золотой», листок и осторожно положил на большой, уже чуть прогретый валун. И будто бы не свежим ветром от реки, а горечью какой-то вдруг дохнуло на меня при виде этого печального листка. Как бывает при виде чего-то очень дорогого, уходящего навсегда…

Вернувшись во двор дома, Елену Игоревну я на крыльце уже не застал. Скорее всего, потому, что вновь, как пред рассветом, заморосил нежданный дождь. Он был нечастым и почти невидимым. Однако шумел по деревянной крыше летней кухни, – когда мы с Ритой завтракали там, сидя на лавке у самодельного стола, покрытого клеёнкой в красных квадратах, – как настоящий полноценный дождь.

Пахло мокрой ромашкой, крепким душистым кофе, и бутерброды с сыром и бужениной были невероятно вкусны. И так было хорошо запивать их небольшими глотками горячего кофе и молчать и слушать дождь и – понимать друг друга без слов.

* * *

Недели через три, после первого, майского, звонка и заранее оговорённого срока моего пребывания на даче, Елена позвонила, уже из Иркутска, на сей раз уточнив расписание парома, курсирующего через Ангару от Листвянки до Порта Байкал. Выяснив детали, она сообщила, что дня через два объявится у меня на даче.

Небо с утра то хмурилось, то начинало сыпать какой-то особенно тоскливой моросью, словно «всплакнув» ненароком недолгим дождём, мелкой сеткой повисающим за окнами. Пасмурно было настолько, что в доме и на веранде хотелось зажечь свет, а в окно – и вообще не глядеть.

Именно в такую «чудесную погоду», когда средь лета возникает вдруг поздняя осень, и угораздило явиться Елену.

Я заметил её на тропинке, ведущей от калитки к дому, нашего немаленького «дикого» участка. Она была в ярком, цветастом, просторном пончо, слегка колышущимся на ней при ходьбе и всё же с трудом скрывающим её начавшую полнеть фигуру. Елена как-то осторожно вышагивала по мокрой скошенной траве, прикрываясь от дождя большим чёрным зонтом. Обута она была в красные сабо на высокой деревянной подошве.

«Да, в такой обутке здесь, по горам, только и ходить», – мысленно ухмыльнулся я, спускаясь на веранду со второго этажа, чтобы встретить гостью будто бы случайно.

Очень уж не хотелось мне выходить под дождь, хотя бы для того, чтобы помочь Елене, как полагается, донести сумки, одна из которых была перекинута через плечо, а вторую, судя по всему, весьма увесистую, она несла в свободной руке.

Вскоре в дверь нетерпеливо постучали.

– Хозяин! Открывай! Принимай гостей, – раздался, как и прежде, напористый и совсем не изменившийся за прошедшие годы голос Елены. Словно там, на крыльце, стояла сейчас та красивая, молодая, талантливая художница, которую я знал прежде.