Заговорщики. Преступление - Николай Шпанов
Шрифт:
Интервал:
— Далековато…
— А вот им не кажется далекой и перспектива полустолетия! С таким размахом можно кое‑что изменить на земле. Допустите на минуту, что мулы из конгресса предоставили мне полномочия…
— Кажется, вы не очень‑то заботитесь о полномочиях, — иронически заметил Гопкинс.
— Но я не люблю об этом говорить… Так представьте себе, что я получил свободу действий и могу позаботиться о Штатах в перспективе, скажем, ста лет…
— При вашем характере это было бы бог знает что.
— Вот видите, даже вам это кажется страшноватым! — Рузвельт рассмеялся с такой искренностью, что заставил улыбнуться даже Гопкинса. — А ведь только при таких условиях я мог бы застраховать и себя самого и всех вас от революции. Призрак коммунизма никогда не доплыл бы до берегов Америки.
— Вы предоставили бы ему бродить по Европе?
— Нет, мы заставили бы его там исчезнуть!
— Так зачем откладывать это на сто лет? — При этих словах, сказанных как бы в шутку, Гопкинс настороженно покосился на Рузвельта, углубленного в рассматривание какой‑то безделушки. — Разве нельзя помочь этому уже теперь? Если бы Англия и Франция во–время присоединили свои войска к финнам, то русские увязли бы в этом деле…
— У англичан и французов достаточно дела и без Финляндии. Со дня на день можно ждать, что Гитлер разделается с Францией.
— Этот вопрос можно было бы уладить.
— Не понимаю, Гарри.
— Гитлера можно было бы удержать от решительных действий, если бы союзники пошли на серьезный разговор о совместном походе против русских.
Рузвельт отложил безделушку и приподнялся на руках. Он пристально посмотрел на Гопкинса.
— Вы знаете что‑нибудь конкретное?
— Верховный совет союзников принял бы такое решение, если бы Германия согласилась не препятствовать доставке англо–французских войск к советской границе через Швецию и Норвегию, — уверенно сказал Гопкинс, все более оживляясь.
— "Принял бы, если бы согласилась бы", — с некоторым раздражением проговорил Рузвельт. — Мне не нравятся эти "бы".
— Их чересчур много?
— Они просто не в моем характере. Я предпочитаю ясность.
— Я щадил вашу щепетильность, патрон.
— Лучше пощадите мое терпение.
— Хорошо… При таком варианте наши доллары и оружие, данные финнам, не пропадут впустую. У финнов будут новые шансы на выигрыш дела.
От возбуждения, овладевшего Гопкинсом, на его мертвенно–желтых щеках появилось подобие краски.
Откинувшись на подушку, Рузвельт некоторое время молча смотрел в лицо советнику, потом проговорил:
— А вы подумали о том, что такой "вариант" был бы шагом к примирению союзников с Гитлером?
— В этом я не уверен… Война на Западе — одно, а совместные действия против России — совсем другое.
— Отвратительный цинизм! Вы допускаете положение, когда, воюя друг против друга на линии Мажино, немцы и союзники могли бы сообща сражаться на линии Маннергейма?
— Совсем не так невероятно.
— И вы допускаете, что немецкие условия перемирия, врученные Тевистоку, не привели бы к тому, что мы окажемся вне игры?.. Лучше оставить этот вопрос, пока Уэллес не привезет нам точной картины того, что там творится.
— Вы решили послать именно его?
— Он достаточно непримирим в отношении англичан, если не считать его пристрастия к английским костюмам. А из всего, что может произойти в Европе, самым неприятным было бы, если бы англичане все‑таки нашли лазейку к сговору с немцами помимо нас.
— Прежде чем восемь тысяч самолетов вашей большой программы будут стоять в строю?..
— Восемь тысяч! — насмешливо сказал Рузвельт. — На–днях я заставлю конгресс принять программу в пятьдесят тысяч самолетов! Ни одним меньше! Кстати о самолетах: что вы узнали об отношении к моей программе?
— Ни армия, ни флот не выражают восторга. Только Джордж, кажется, по достоинству оценивает это мероприятие.
— Маршалл, как начальник генерального штаба, не имеет права не понимать: нужно иметь достаточно длинные руки, чтобы дотянуться до куска, из‑за которого идет драка. — Рузвельт заметно оживился, как только разговор перешел на тему создания "большой" военной авиации. — Если нам придется рано или поздно ввязаться в дело, самые закоснелые люди поймут, что бомбардировочная авиация дальнего действия — вот оружие того, кто хочет держать ключи от политики в любом конце света… Не слышали, что болтает по этому поводу Линдберг?
— Дурак!
— Не так глуп, как подл, — с необычайной для него резкостью проговорил Рузвельт. — Я не буду удивлен, если когда‑нибудь мне представят его досье как шпиона Гитлера.
— До этого, может быть, и не дойдет, но работу Линдберг ведет безусловно отвратительную. Он, правда, перестал пока болтать об устрашающей мощи гитлеровской армии и воздушного флота Геринга, однако по поводу наших возможностей в области авиации отзывается далеко не лестно.
— Публично?
— В частном кругу.
— Это имеет свое действие?
— Чаще — да. Но нашелся человек, на которого болтовня Линдберга подействовала обратно его желанию: вместо того чтобы испугаться, этот человек решил, что можно найти надежное противоядие от устрашающих секретов, которыми Гитлер собирается шантажировать мир и нас в том числе… Этот человек говорит, что можно подумать над средством, которого испугается сам сатана, а не то что Гитлер… Мне понравился этот парень.
— Кто такой?
— Доктор Ванневар Буш из Массачузетского технологического института.
— Вечно вы откопаете какого‑нибудь фантазера.
— Я осторожно расспросил кое–кого: идея Буша — далеко не фантазия.
— Что за идея?
— Использовать новейшие открытия атомной физики для военных надобностей.
— Атомная физика? — удивленно спросил Рузвельт. — Я в этом мало понимаю.
— Я еще меньше, но Буш говорит, что расщепление атомного ядра в военных целях, над чем уже работают ядерники в Германии, Англии и у нас в Штатах, сулит огромные возможности. Можно сделать бомбу, превосходящую по разрушительной силе все, что мы способны себе представить…
— Что‑то вроде атомной бомбы?
— В этом духе… Буш объяснит вам лучше меня.
— Хорошо, приведите его ко мне… Не откладывайте этого в долгий ящик, — живо проговорил Рузвельт. — Но упаси вас бог консультироваться еще с кем бы то ни было, пока я не повидаюсь с вашим Бушем. Поняли?
— Вы, Буш и я?
— Да.
Гопкинс соединился с нью–йоркской конторой Ванденгейма, но Джона там не оказалось. Его не было и дома на Пятой авеню и вообще в Нью–Йорке. Наконец он отыскался в Брайт–Айленде.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!