Хоровод воды - Сергей Юрьевич Кузнецов

– Ну, я просто так спросил, из любопытства. – И Даша лучезарно улыбается, мелькает серебряная скобка, рука гладит Никиту по щеке.

Хорошо, что Даша не может угадывать мысли, читать несказанные слова, думает Никита. Жаль, не может, не сможет никогда. Во всяком случае – со мной.

Они целуются секундным, летучим поцелуем, но едва Даша отводит губы, в ее мозгу всплывают два слова: не сложилось.

Что значит – не сложилось? – думает она уже на улице, что – не сложилось? Прекрасный обед, хороший кальян, поговорили душевно… и вообще – Никита страшно милый. Подарю ему Коэльо, пусть хоть «Алхимика» прочтет, все-таки классика.

Спускается в метро, прикидывает, куда вечером, кому позвонить, с кем встретиться, раз такая погода, лето и солнце, и еще не все разъехались, стоит на платформе, листает в мобильнике записную книжку… а в голове – навязчивая мысль, щелчки метронома, тиканье часов, без причины, без смысла, ниоткуда – не сложилось, не сложилось, не сложилось.

Аня была в магазине, когда Андрей позвонил и сказал: Слушай, раз тебе Гошу деть некуда, поехали все втроем, чего уж там? – она как раз пошла за очередными босоножками для блондинистой покупательницы с повадками первостатейной стервы и внешностью второразрядной модели, и вот Аня несла эти коробки, плечом прижимая мобильный к уху, и когда услышала: Поехали все втроем, чего уж там? – уголки рта сами стали разъезжаться. Аня так и подошла к длинноногой клиентке: коробки в руках, шея перекошена, мобильный вот-вот грохнется на пол – и улыбка на поллица. Блондинка посмотрела на Аню с подозрением, а потом недоверчиво улыбнулась в ответ. Аня тут же подобрала губы: в самом деле, чего это я разулыбалась? Может, все еще десять раз отменится. Визу не дадут или еще чего.

Не отменилось. Выяснилось, что виз никаких не нужно, только путевки и билеты, только плати – и все. А сколько путевки стоят? – спросила Аня. Андрей ответил не то грубовато, не то смущенно: Тебе-то какая разница, это же я вас приглашаю?

Я привыкла на свои ездить, потом отдам, – хотела сказать Аня, но промолчала. Чего спорить, раз денег все равно нет? А может, растрогалась от «я вас приглашаю».

Андрей попросил отель, где русских поменьше, – и русских в самом деле почти не было, зато немцы пьяно горланили песни, поляки напивались сразу после завтрака, а подростки из французской провинции вели себя так, что к концу третьего дня Аня, забыв про свое татарство, стала русской патриоткой. Андрей, правда, сказал: Это потому, что ты с русскими в одном отеле не отдыхала. Аня посмеялась – ей и самой было странно, все-таки обычно она говорила: Весь мир будет принадлежать нам, азиатам, а в Турции, гляди, стала русской.

Она вообще стала другой: довольной, спокойной, почти счастливой. Можно даже сказать – почти богатой: платить в отеле нужно было специальной пластиковой карточкой. Аня, конечно, все равно смотрела на цены и выбирала что подешевле, но когда не лезешь в кошелек, а расписываешься на чеке, проще забыть, что не любишь, когда мужчины платят за тебя.

За наличные покупали только сувениры – в туристских лавках по обе стороны пыльной асфальтовой дороги, пересекавшей их поселок. В магазине Аня встретила русскую продавщицу: поговорили минут десять – как работа, какая зарплата, где люди больше покупают, в отпуске или дома? Аня подумала: даже не верится, что есть Москва и обувной магазин, где я работаю сорок восемь недель в году.

Андрей о работе не забывал: каждый вечер по часу пропадал в интернет-кафе. Это называлось пойду проверю почту.

– А если ты в отпуске не прочтешь эту твою почту, – спросила Аня, – тебя что, уволят?

– Нет, конечно, – ответил Андрей, – но у нас запуск большого проекта, я его на Гришу оставил, а он в этой теме не очень хорошо ориентируется. Я волнуюсь.

Андрей час сидел в интернет-кафе – Аня на час уплывала в море. Конечно, у моря они проводили почти весь день, кроме трех дневных часов, когда солнце жгло так, что никакой крем не спасал, но обычно плескались у берега втроем.

А вот на час Аня уплывала одна – и плавала так, как любила.

Первый раз она боялась – вдруг все позабыла уже за столько лет. Через десять минут почувствовала: ей снова пятнадцать. Рука входит в воду почти без брызг, струйки так же стекают по лицу, тело разрезает воду, вдох-выдох, вдох-выдох. Вместо запаха хлорки – запах морской соли, водорослей, нагретой солнцем кожи. Вдох-выдох, вдох-выдох, в ритме волн, в ритме Средиземного моря, в новом ритме тридцатилетней Анны. Вдох-выдох, вдох-выдох – не может остановиться, уплывает все дальше и дальше, Андрей с берега уже с трудом различает маленькую черную точку среди бликующей лазоревой ряби.

– Ты видишь маму? – спрашивает Гоша.

– По-моему, нет, – говорит Андрей, – но ты не волнуйся, она просто далеко уплыла.

– Очень далеко? – спрашивает Гоша.

– За горизонт.

Гоша спрашивает, что такое горизонт, Андрей объясняет, потом они кидают в море камешки, пытаясь добросить до горизонта, потом над волнами появляется мокрая черная Анина голова, видно, как поднимаются и опускаются руки – вдох-выдох, вдох-выдох, – а потом и сама Аня выходит на берег, мокрая, соленая и счастливая.

Вечерами они вдвоем сидят на балконе, смотрят на южные звезды, слушают буханье дискотеки и пьют контрабандную ракию: жмоты-турки запрещают приносить в отель еду и напитки. Их даже попросили расписаться, мол, теперь они ознакомлены с этим правилом. Аня возмутилась, Андрей объяснил: если отель не all inclusive, в Турции всегда так. А all inclusive на троих выходит слишком дорого, денег не хватило, – добавил он, словно извиняясь.

Значит, пьют они ракию – чудовищная все-таки гадость, Димон приносил однажды, много лет назад, когда еще не боялся со мной пить, – пьют ракию, и Андрей рассказывает, что сегодня, когда Аня уплыла, он придумал телегу: если девушка уплывает за горизонт, она превращается в русалку. Вместо ног у нее появляется хвост, чешуйчатый, как у рыбы. И чтобы вернуться на берег, ей надо найти морскую ведьму или, скажем, подводного колдуна – это, собственно, детали – и вернуть себе ноги.

– Ты это Гоше рассказал? – ужасается Аня.

– Ты что, конечно, нет, – говорит Андрей, – он бы напугался.

Не напугался бы, думает Аня, хуже: он бы полез в море меня спасать. Сражаться с морскими чудовищами, чтобы мне отдали обратно мои ноги.

Хорошо, что я повернула назад, не доплыв до горизонта, не поменяв ноги на русалочий хвост.

Ноги немножко ноют, Аня кладет их на колени Андрею. Его рука медленно скользит вверх, Аня грозит пальцем:

– И не думай! В комнате Гоша спит, а на балконе нас увидит весь отель.

– Может, в ванной? – предлагает Андрей.

Аня отвечает… впрочем, неважно, что отвечает Аня. За сотни километров к северу трезвый и злой Мореухов представляет себе эту сцену. Может, комикс нарисовать? – думает он. Или рэп сочинить? Все равно какая-то чухня получается: ну как Андрей, эта офисная крыса, может придумать историю про русалок? Это же «Голубая бездна» наоборот – русалкой становится только та женщина, которая готова по-настоящему уплыть за горизонт, которую не ждет на берегу ребенок. И Аня-Эльвира уже упустила свой шанс, а попади она сюда года четыре назад, плескалась бы сейчас русалочкой в подводном царстве. Кораллы всех цветов радуги, зонтики медуз, морские коньки, бойкие пестрые рыбки. Пусть Костя моему брату расскажет остальные подробности, он нырял, он в курсе.