Президент - Александр Ольбик

Шторм, встав на колено, прицелился. То же самое сделал и Путин — через прорезь прицела нашел нижний обвод вертолета и указательный палец на казеннике гранатомета медленно заскользил к спусковому крючку.

Вертолет, набирая обороты, задрожал, его хвост вздернулся вверх и было очевидно, что груз в нем неподъемный. Однако через силу винты преобороли таки земное притяжение, машина еще больше завибрировала и как будто начала отрываться. И в эти напряженные секунды, произошло непредвиденное: что-то сверкнуло с той стороны, откуда пришел Барс, прочертило предутреннее пространство и огненно соприкоснулось с вертолетом. Рвануло. Винты хаотично заплелись и, подчиняясь центробежной силе, тяжело рухнули на землю и несколько метров своими острыми ребрами гибельно скребли землю. Вторая граната, пущенная с несколько смещенного угла, клюнула дюралевый бок вертолета и к небу взметнулся гигантский стог огня и того, из чего состоял и что в себе таил геликоптер…

Носилки взрывной волной подняло и, как осенний лист, протянуло метров на двадцать в сторону ущелья. Человек, лежащий на них, вывалился на землю и остался лежать лицом вниз. Но несколькими мгновениями раньше, Шторм, сорвавшись с места, сделал в сторону президента немыслимый прыжок и отгородил его от огня и осколков пораженного насмерть вертолета…

Их тащило вместе несколько метров по земле, пока сознание не погасло. Когда Путин снова открыл глаза, увидел спокойное пламя и россыпь огненных очагов — это горели островки разбрызгавшегося керосина.

Он огляделся, но никого рядом с собой не обнаружил. Он еще не понимал, что на какое-то время потерял сознание и времени прошло больше, чем ему казалось. Он хотел позвать Шторма, но язык не повиновался. И ноги, когда он попытался встать, тоже не подчинились. Пополз, но двигаться мешали карманы и то, что в них было. Перевернувшись на спину, он какое-то время так и лежал, вперившись пустым взглядом в небо. И его губы помимо воли стали произносить то, что болезненно подсовывала память: «Сверх меры мир в пространстве небосвода, запасы света в дальних закромах. Как странно нам величие исхода, но как близки прощание и страх! Звезда упала. На устах у всех за нею вслед желанье просияло: что истекло и что нашло начало? Кто провинился? Чей искуплен грех?» (Рильке «Ночное небо и звездопад» ).

Сколько он пролежал в полузабытье, он не знал. Рука, лежащая на земле, ощущала сырое прикосновение травы, другая рука сжимала ремень от автомата. Само оружие находилось где-то у изголовья и он, подтянув его к себе, положил на грудь. И закашлялся. Нащупал флягу и сполоснул ее содержимым рот. Сделал глоток, второй… в ноги потекло тепло, в душу — обманное успокоение.

Когда он поднялся на ноги, весь мир кувыркнулся, но тут же встал на место. В тех местах, где, по его воспоминаниям, еще недавно пылал огонь, теперь стояла серая мгла, в которой отчетливо выделялись кусты и деревья. Он сделал шаг и ощутил под собой не очень надежную твердь. Ему показалось, что где-то за кустарниками, именно в той стороне, откуда прилетел вертолет, раздались одна за другой короткие очереди. Затем — два одиночных выстрела…

Дойдя до границы кустарника, огляделся и то, что больше всего боялся увидеть, увидел. Шторм лежал на боку без признаков жизни.

Путин ощутил мертвенный холод и никчемность его автомата, за ствол которого взялся, чтобы освободить от него руку полковника. И взяв за эту руку, он перевернул его и увидел глядевшие в небо безмерно уставшие глаза. Они были светлы и спокойны, но не мигали, не вопрошали и не внимали. В уголке левого глаза скопилось мокро, и Путин своей маской-шапочкой неловко вытер эти уже успевшие охладиться капли влаги.

Причину смерти Шторма он обнаружил не сразу. Это был дюралевый осколок, по форме напоминающий равнобедренный треугольник. Он впился в шею, чуть ниже затылочной впадины и, видимо, рассек позвоночник. «Это предназначалось мне» , — президент поднял к небу голову и подобно волку-одиночке завыл. Что-то невыразимо горькое вырывалось из груди и, вырываясь, заставляло его издавать эти нечеловеческие звуки. «Вот и все, теперь ты можешь и сам подыхать» , — Путин прикрыл полковнику веки и, взяв его автомат и две гранаты, поднялся. Он думал о Сайгаке и даже окинул взглядом пространство, медленно выходящее из ночи, но ничего не заметил.

Он пытался сфокусировать мысли, но они подобно солнечным зайчикам, разбегались в затуманенном сознании. Вопрос был простой: кто стрелял по вертолету? Он даже снял с плеча оба автомата и осмотрел подствольники — гранаты были в гнездах. Но как ни странно, догадка, что по вертолету он не сделал выстрела, его не расстроила. Значит, в том, что он разлетелся на куски, их заслуги и нет… Не вины, а именно «заслуги» , как про себя прокомментировал Путин. Появилась мысль об американской спецгруппе «Дельта» , но это было так чуждо его ощущениям, что он отбросил эту мысль, как очень далекую от его конкретных переживаний…

Он вышел на поляну, где пахло жженым горючим и алюминием. Ноги то и дело натыкались на обломки, ступали в сгоревшую траву, шли по всюду раскиданным зеленым прямоугольничкам. Они липли к ногам, порхали в предутренних воздушных ручейках и один из них он поймал и поднес к глазам. Это была новенькая сто долларовая купюра. Он вспомнил посадку в вертолет и двух человек, которые вместе с Барсом заносили в него большие баулы… На обожженном кусте вереска, влекомый воздушным потоком, колыхался светлый лоскут от одеяния Эмира. И как насмешка — внизу куста, оскалившись, с открытыми глазами застыла его мертвая голова…

И вдруг в абсолютной тишине он услышал стон и пошел на него. Была мысль о Сайгаке, но когда он приблизился почти к краю ущелья, увидел лежащего человека без ноги. Он был на спине, голова откинута назад, нос и борода просяще вздернуты к небу. Приблизившись к человеку, Путин увидел белую повязку, которая охватывала грудь и на которой отпечатались темные пятна. Человек что-то силился сказать и, судя по всему, он говорил на своем, непонятном Путину, языке. Но когда человек открыл глаза, Путин узнал его — этот взгляд нельзя было спутать ни с каким другим. Но сейчас это был другой взгляд — отстраненный, страдающий. Часть бороды была сожжена, от нее несло палеными волосами, и рука, лежащая на груди, тоже напоминала головешку.

Глаза смотрели вопросительно и недоуменно. Путин, тоже не отрываясь, вглядывался в лицо врага. «Здравствуй, Шамиль, — сказал он и не поверил своим словам. — Скажи, чем я могу тебе помочь?» Но тот не в силах был шевелить языком. Однако стонать перестал. Смотрел, изучающе и, как будто не доверяя себе, то отводил взгляд, то снова впивался в лицо подошедшего русского. Наконец выдавил: «Пи-ить…» Рука просяще вяло поднялась от груди и легла рядом с коленом Путина. «Подожди, — Путин достал из карманчика аптечку и вскрыл ее. Разломил ампулу с морфием и набрал его в шприц. — Тебе сейчас полегчает, потерпи минутку…» — Он взял Тайпана за руку и оголил ее. Она не сопротивлялась, была вялая с дряблой бледной кожей. Когда делал укол, Тайпан отвернулся и Путину показалось, что его голова мертво отпала и он даже наклонился, прислушался к его дыханию. Но нет, сердце его жило, о чем говорили сильно набухшая сонная артерия, тяжелое с присвистом дыхание…