Философия красоты - Екатерина Лесина

и «л’Этуалью», Лехин подготовил новый, гораздо более выгодный для Анны, а она не подписала. Вернее, подписала, но не с «л’Этуалью», а с одной американской фирмой, причем провернула дело так хитро, что никто и мяукнуть не успел, это с учетом того факта, что Лехин в последний месяц за Анной как привязанный бегал.

– Влюбился?

– Ага, в деньги. Лехин хорошо понимал, чем грозит отсутствие контракта. Он на коленях умолял подписать новый, а она все тянула, тянула и вытянула… Золотая рыбка… Голливуд, вилла, деньги, настоящие большие деньги, а не те, что платил Аронов. За три дня до отъезда Анна погибла. Двенадцать ножевых ранений и фашистская свастика между лопатками.

Я знала, как она умерла, газеты уделили этому событию гораздо больше внимания, чем автомобильной аварии, но слышать это от Ивана было… неприятно. Словно бы очередное подтверждение общеизвестного факта, что перед смертью все равны.

– Их нашли, сразу нашли, потому что они и не прятались. Считали, будто сделали доброе дело, избавив мир от «чернокожей твари, испоганившей образ русской красавицы». Вот ты скажи, Ксана, разве они понимали в красоте? Разве они понимали в жизни? Почему же взялись судить? Ладно, не о том речь. Место Анны заняла Виктория, на редкость невыразительная девица, блеклая, что твоя моль, и характер соответствующий, ныла и ныла, постоянно ей чего-то не хватало. Продержалась Виктория недолго, ее нытье жутко всем надоело, и Лехин быстренько сплавил девушку конкурентам, что-то там с контрактами, не знаю, у него спроси, как он это делает. Но не прошло и недели, как Виктория попала под машину, экспертиза показала наличие в крови приличной дозы алкоголя, поэтому никто копать не стал.

– Думаешь, убийство?

С фотографии на меня смотрело грустное личико, настолько бесцветное, что все внимание поневоле сосредотачивалось на шляпке. Вот шляпка у Виктории была поистине чудесной, я бы от такой не отказалась.

– Не знаю. Тогда я еще ничего не думал, а у Аронова появилась Мирта… Рыжая бестия продержалась довольно долго, почти год, а потом поссорилась с Ник-Ником, прилюдно обозвала его старым козлом и извращенцем, и укатила в Турцию, отдыхать.

– И что? – Сомнительно, что на этом история закончилась, к тому же среди присланных мне вырезок имелась маленькая такая заметка о смерти русской девушки на турецком курорте, фотографии, правда, не было, но я отчего-то не сомневалась, что этой самой «русской девушкой» была Мирта.

– Утонула. – Подтвердил догадку Шерев. – Не скажу, что сильно печалился, но кой-какие вопросы возникли. Четвертая смерть все-таки. Дальше – Юкка с ее героином. Я решил, что Аронов сошел с ума, когда он приволок эту девицу, худая, глаза дикие, к тому же наркоманка, Лехин орал так, что стены тряслись, да только Ник-Нику если что в голову упало, то, считай, намертво. И он таки сделал из этой ходячей смерти идола, хотя видит Бог, я не понимал, что в ней красивого.

Я тоже не понимала. Бритый череп, треугольное лицо, впалые щеки, бескровные губы и совершенно невероятные, черные глаза, без разделения на зрачок и радужку. Линзы, как у меня, или настоящие?

– Сама понимаешь, что с Юккой расстались довольно скоро, слишком эпатажный образ, да и опасно, а вдруг кто про наркотики узнает? Но в отличие от остальных, Юкка продолжала жить, хотя жизнью это назвать сложно – так, растянутое во времени существование, от укола до укола. И последней точкой – тройная доза героина. Аминь. Дальше Варрава, северная валькирия, восемьдесят кило, светлые волосы, прозрачные глаза и бюст пятого размера, все решили, что Аронов окончательно свихнулся, если такой танк в модели тянет, а вышло очень даже неплохо. Характер у нее был спокойный, по пустякам не психовала, но и своего упускать не собиралась, на этом основании и поссорились с Лехиным, вам же по контракту вообще копейки полагаются, а основные барыши фирме идут, Варраву это и не устраивало. Девушка даже судом пригрозила, а спустя несколько дней после неприятного разговора взяла и наглоталась снотворного.

– Почему?

– Кто знает. Понимаешь, это и удивительно, ни у одной из девушек, за исключением, наверное, Юкки, не было причины умирать, но они все равно. Летиция, следующая за Варравой, спрыгнула с крыши, хотя…

– Мне Айша про нее рассказывала.

– А про Айшу ты сама знаешь. Вот и получатся, что все эти случаи со смертельным исходом далеко не случайны. После Варравы я ходил в милицию, требовал разобраться, а надо мной только посмеялись, сказали, что по каждому случаю проводилось дознание и если вердикт – несчастный случай, то значит так оно и есть, а я придумал что-то и работать людям мешаю. – Иван сгреб фотографии в кучу. – Я после этого сам решил… вот, снимки собрал, заметки, что да когда. Убийца, он точно из «л’Этуали», все жертвы были хорошо с ним знакомы, все добровольно открывали дверь, или даже поднимались на крышу, как в случае с Летицией. Они ему верили, а он их убивал. Может, отдать это твоему менту? Он, вроде как, здравомыслящим человеком кажется, пусть копает.

– Не надо.

От мысли, что придется встретится с Эгинеевым, говорить с ним, ловить косые, настороженные взгляды – напомню или нет о данном обещании и о том, как мы вместе гуляли по парку, а потом сидели в том кафе – это выше моих сил. Еще расплачусь, а меньше всего хочется, чтобы Эгинеев видел меня плачущей. Нет, к Эгинееву я не пойду.

– Надо искать, кому выгодно. – Это единственное, что пришло мне в голову.

– Думаешь, не пробовал? Знаешь, кому выгодно? А сама подумай, проанализируй, что я тут наговорил, и подумай.

Я подумала. Элиз сбежала от Аронова и умерла. Анна обманула и… умерла. Виктория ушла и умерла. Они все умирали, когда уходили из «л’Этуали», когда становились не нужны. Или когда вредили. По всему выходило, что эти смерти выгодны прежде всего Аронову, обманутому, обиженному, непонятому, оскорбленному Аронову.

Быть того не может?

– Что, Ник-Ник получился? – Спросил Иван.

– Ник-Ник. – Я тщательно перебирала все детали нашего с Ароновым знакомства. Ладно, бог с ним, со знакомством, но стекло в туфлях и его ярость по поводу испорченной обуви, совершенно необъяснимая, непонятная нормальному человеку ярость, и при этом полное равнодушие к моим ранам. И зеркало это, и рассказ про алхимика, тихий шепот за спиной, руки на шее, портрет… Мне не дозволено было взглянуть на портрет, зато каждый раз Ник-Ник допытывался, что я вижу в зеркале, и злился, когда я говорила, что не вижу ничего.

Аронов эмоционален, раздражителен, склонен к эпатажу и риску –