Каждому своё - Сергей Тармашев

За последние сутки старый техник сильно сдал. Кашель мучил его почти непрерывно, вместо мокроты выходили мелкие кровавые сгустки, лицо посерело, на белках глаз под зрачками расплылись маленькие кровавые язвы. После того как отряд оправился от интоксикации, стало ясно, что самочувствие ухудшилось у всех, кто не имел скафандров, но в целом это выразилось в более затяжном недомогании. Генерал сказал, что в «Подземстрое» должны это вылечить, по крайней мере, на это есть серьёзные шансы. На что Петрович криво ухмыльнулся, заявляя, что им вдвоём дожить бы до этого «Подземстроя», и генерал, которому тоже стало заметно хуже, велел лейтенанту обеспечить всех скафандрами. Солдаты принесли из разграбленного хранилища всё, что там имелось. Петровича одели в скафандр, и он вместе с Порфирьевым и молодым техником ушёл чинить снежный вездеход.

На это ушёл весь день, в течение которого пожарный занимался подгонкой новых скафандров. На этот раз все размеры были большими, и снаряжение досталось всем, даже самым крупным, Диларе и бывшему спортсмену-армянину. Антону новый скафандр был широковат, и пожарный больше часа мастерил уплотнительные накладки, вырезая их из поврежденного пулями старого комплекта. Дилара умоляла Александра подогнать скафандр для Давида, но разница в размерах была слишком велика. Пожарный провозился несколько часов, пытаясь подрезать, утягивать, перематывать и тому подобное, но так и не смог добиться полноценного решения. В конце концов ему удалось добиться грубой подгонки, но он сразу заявил, что получившаяся конструкция далека от идеальной герметичности, шина обогрева тоже нарушена в нескольких местах, поэтому надевать весь этот суррогат нужно прямо на обмотки, в которые закутан Давид, а потом увязывать и закреплять ещё раз. Но даже такое решение для Антона с Диларой было огромным облегчением. Ребёнка будет защищать полноценный гермошлем с профессиональной системой дыхания, это гораздо надёжнее простой строительной каски, соединенной с респиратором посредством скотча и прозрачных пластиковых пакетов. Пока Антон обучал сына пользоваться встроенной в скафандр рацией, в эфир вышел Порфирьев и объявил, что всем необходимо подойти в полупустой ангар, к вездеходу на воздушной подушке. Оказалось, что техникам удалось завести машину.

– Все залезайте в кузов, – велел Петрович. – Места там мало, а ещё мы туда загрузили аккумуляторы с грузовиков, и его стало ещё меньше. Заодно разберётесь, как всем там поместиться. Стёкла в окнах не повыдавливайте! И не забудьте оставить место под ящик с палаткой! Остальное сложим в короба внешней подвески, вдоль бортов есть такие… под инструмент предназначены, только инструмента нет, его забрали до нас. Зато есть плюс: кузов отапливается, если хорошенько задраиться, так что если аккумулятор от перегруза быстро садиться не будет, то включим отопление. Сильно не согреет, но до пары градусов выше ноля обеспечить можно.

Генерал тут же приказал всем экономить заряды скафандров и объявил погрузку. Люди набились в вездеход, как селёдки в банку, и сидеть пришлось в буквальном смысле друг на друге. Чтобы уместиться, оба активиста взяли на колени своих спутниц. Дилара была значительно тяжелее Антона, и усадить её на себя он не смог, поэтому уступил ей место на лавке. Жена взяла на колени сына, Овечкин уселся на пол. Генерал сказал, что потом тут будет стоять ящик со спецпалаткой, так что в дороге сидеть на ледяном стальном полу ему не придется, можно уместиться на ящике, если пригнуться. Кабина вездехода оказалась совсем маленькой, и после того как туда влез бугай Порфирьев, старый Петрович едва поместился за элементами управления. Генерал заявил, мол, водитель и штурман – в кабине этого достаточно, и велел трогаться с места. Вездеход взвыл, нагнетая воздушную подушку, оторвался от пола и пополз по ангару. Петрович резюмировал, что машина сильно перегружена и жрёт ресурс за двоих, но идти будет. После этого началось свёртывание лагеря.

Вездеход выполз из ямы, заменяющей складам вход, в шесть вечера. Лишившиеся энергии штурмовые комплекты военные оставили внутри, и ворочать обломки бетонных балок было нечем. Поэтому ворота просто затворили поплотнее, и Порфирьев подпер их каким-то обломком, на вид весившим под центнер. Зачем это вообще надо было делать, Антон не понимал, но генерал приказал, Порфирьев подчинился, никто вопросов задавать не стал… Да и плевать. После смерти дочурки ему вообще плевать на всё. Спасти бы сына… но в одиночку ему этого не сделать, так что пусть генерал творит, что пожелает, лишь бы не бросался на ребёнка.

Двигаться по заснеженному полю обломков пришлось медленно. Всё, на что оказался способен старый перегруженный вездеход, это тридцать километров в час с какими-то крохами. Генерал потребовал увеличить скорость, но Петрович сразу ответил, что это максимум.

– Если рвать движку ещё сильнее, – хриплый голос старого техника прерывался кашлем, из-за чего некоторые слова тонули в шипении помех, – …о просто угробим машину! Нам ещё… чень повез…, что снег так долго шёл, и ветра сильные! Снежные занос… …тично сгладили рельеф! По голым обломкам мы на воздушной подушке бы не прошли, слишком много высоких препятствий. Мож… …тому они и не стали возиться со снегоходом – наверное, снега тогда ещё было мало. Да и не надо нам быстрее, и так видимость хреновее некуда…

Стало ясно, что за один переход до «Подземстроя» добраться не получится, и в салоне повисла угрюмая тишина. Антон вспомнил слова генерала о том, что проехать предстоит четыреста семьдесят километров, это при условии, что Порфирьев действительно найдёт дорогу, и им не придётся плутать. Овечкин скользнул взглядом по окнам. В боковых видимость лучше, чем в окнах задних дверей. Вездеход идет спиной к Москве, и огромное облако радиоактивной пыли, поглотившее столицу, даже в пылевых сумерках выглядит темнее, чем такая же пыльная взвесь вокруг. Счетчик Гейгера показывал уровень заражения за четыреста рад, без антирада гарантированная смерть, а ведь они уже за пределами Москвы…

Вездеход содрогнулся, налетая на препятствие, и заглох. Стиснутых теснотой людей изрядно тряхнуло, раздалось клацанье соударяющихся гермошлемов, но других проблем не возникло. Тихо матерящийся Петрович сообщил, что они врезались в какие-то выкорчеванные корневища крупного размера, которые были засыпаны снегом, и он их не сразу заметил. К счастью, двигатель завёлся, и путь продолжился. За последующие четыре часа сильно стемнело, и подобные столкновения стали нормой. Люди даже приноровились дремать от одной остановки до другой. Потом Петрович заявил, что видимость резко падает, и остановил машину.

– Так мы вообще никуда не доедем, – хрипло прокашлялся старый техник. – Свет прожектора теряется в пыли в трёх метрах! Быстрее пяти километров в час я ехать не рискну.

– Впереди город, – прорычал в эфире Порфирьев, – мы подъезжаем к Владимиру. Над ним пылевое облако, как над Москвой. Надо объезжать, пока не упали в какой-нибудь кратер. Ветер с юга, так что лучше с юга и объезжать, там видимость будет лучше.

Ничего не оставалось, как возвращаться назад до тех пор, пока видимость не вернулась к прежнему уровню, после чего вездеход повернул южнее и принялся закладывать крюк. На огибание города ушло почти два часа, к полуночи это удалось, но потом почти час петляли, пытаясь выровнять курс. Двигались до последнего, и разворачивать базу начали лишь тогда, когда до окончания действия антирада оставалось двадцать пять минут. Порфирьев сказал, что по его расчетам до Нижнего осталось километров сто семьдесят, а до «Подземстроя» на сотню километров дальше. Но если Нижний тоже придётся огибать, то он даже не берётся предполагать, как долго они будут добираться от самого города до цели. Потому что «Подземстрой-1» располагался в лесистой местности, и какая там сейчас проходимость – неизвестно. Остаётся надеяться, что на воздушной подушке пройти можно.