2:36 по Аляске - Анастасия Гор

Я знала, что возразить и на это. Стоило лишь поведать Крису об отданной им Другому памяти, чтобы растоптать его окончательно, пусть и во благо. Я не успела принять решение: из спальни Флейты и Себастьяна, которую мы проверили наверху самой первой, раздалась музыка. Это был классический джаз из прикроватного будильника.

Мир снов – законные владения Шона. Отныне не обычная тюрьма, а хитроумный медвежий капкан. Все, что бы ни происходило здесь, было приманкой. Что делает подопытная крыса, чтобы отыскать лакомую дольку сыра? Она поддается.

– Ты мне веришь?

Крис запнулся, растерянно моргая.

– Джейми, я…

– Ты мне доверяешь, Крис?

– Конечно, да!

– Тогда ты не станешь злиться. Главное, не давай им себя поймать как можно дольше!

До того как Крис все бы понял и успел остановить меня, я швырнула ему в руки фонарик и побежала обратно наверх. На память проскочив в темноте коридор, я под испуганный вой Криса залетела в открытую спальню. Джаз стал громче, и будильник замигал красными цифрами, зовя во тьме как маяк – 2:36 на дисплее. Я устремилась к нему, и, стоило мне накрыть его рукой, чтобы выключить, дверь за спиной захлопнулась.

Когда я обернулась, чтобы успокоить Криса и попытаться отпереть дверь, никакой спальни вокруг уже не было. Все прежнее осталось там – в мире, где я больше не существовала.

Лес. Холодный северный лес, который изображают на почтовых открытках – он был знаком каждому, жившему на Аляске. Хребет высокой горы тянулся вдоль всего горизонта. Там, над ее пиком, висела луна драгоценной жемчужиной. Меня обступали хвойные деревья, с которых кричали голодные совы. Еще один сон, прекрасный и завораживающий, как северное сияние над моей головой, перекрывающее бриллиантовую россыпь. Местами благородно пурпурное, бирюзовое или шафрановое, оно было последним штрихом, который добавил Шон только для меня одной. Красота моей личной пыточной камеры.

Я развернулась и наступила на что-то гораздо тверже снега. Продолговатые формы, горящий датчик аккумулятора. Я наклонилась, поднимая и отряхивая от листьев старую видеокамеру.

– Я выпил пять кружек кофе и съел около десятка сырных вафель, так что вы понимаете, с каким трудом мне удалось придумать название этой теории, – вещал взъерошенный рыжий мальчишка на ее дисплее. – «Бабочки среди гусениц». Круто, правда? Джейми оценит!

Франки на камере выглядел самим собой: помятый, запальчивый и увлеченный наукой, которой посвятил свою жизнь с малых лет. Ему было всего восемнадцать, но сейчас, на шипящем экране, он казался еще моложе. Совсем не тот Франки, которого пробило насквозь громадным куском стекла. Он умирал у меня на руках, и я все еще помнила тепло его тела, пока то не остыло совсем.

– Джейми… Она фрик вроде меня, – продолжал бормотать Франки, сгрызая лакричную палочку. Фокус камеры немного размылся, смазывая и миловидные черты. – Красивая. Кажется, ей нравится Крис… Хм, никогда не встречался с девушками старше себя. Надо выяснить, что они любят. Тушенку? Пирожные? Кажется, Джейми любит крекеры… Да, крекеры! То, что надо.

Во рту сделалось совсем сухо. То размылся вовсе не фокус камеры, а мой взгляд, застланный слезами, глупыми и бесполезными. Именно их от меня Шон и добивался. Я стиснула зубы, напоминая себе о праведном гневе, когда вдруг услышала:

– Я чувствую себя одиноким, – признался Франки, утратив беззаботный вид. Его руки тряслись, и кофе расплескался прямо на конспекты. – Я думал, Джейми поймет… Но все, что ей было нужно, – это сбежать в Орегон к своей семейке! Мне больше некому верить.

Франки с размаху расколол кружку об стол. Поранив руки, он приложил их к своему лицу, размазывая по нему текущую кровь – от уха до уха. Кофе, которым заплыл стол, смешался с ней, и меня чуть не вырвало.

– На самом деле стоит ли всего этого Джейми? Разумеется, нет! Вина за мою смерть лежит вовсе не на Джесс, а на ее тупости. Как можно не узнать собственную сестру? Как можно было привести ее с собой в лагерь?

Я дернулась и, закричав, ударила камеру об землю. Она тут же утонула где-то под снегом и испарилась, как очередной раскрытый обман.

– Франки бы не сказал этого! – рыкнула я куда-то в открытое небо, и северное сияние замерцало, безмолвно глумясь надо мной. – Он был хорошим. Уж точно лучше тебя, лживый кусок дерьма! Придумай что-нибудь получше.

Северное сияние разразилось сильнейшим снегопадом. Я натянула капюшон, стоя против бури, и прокляла пустой воздух.

– Остановись!

Мне потребовалось несколько минут, чтобы поверить в это – все действительно остановилось. Недоверчиво выглянув из-под капюшона, я взглянула на строптивое небо, которое снова разгладилось. Сияние играло бликами, молча.

– Ты владеешь снами, – поняла я. – Но не людьми, так ведь? Солнце! Сейчас ясный день!

Бархат неба потемнел, замерцали звезды, а затем сияние затрещало и погасло на миг, прежде чем вспыхнуть с новой силой. Я приложила ладонь козырьком, прячась от солнечного света, и восхищенно рассмеялась. Так вот как это делает Другой! Хотя нет, это было даже лучше… Это оказалось так естественно, приятно и легко! Будто я оттолкнула Шона от холста с краской и забрала у него кисти.

Я была сильнее его.

– Нет снега, – сказала я и посмотрела вниз, ступая уже по желтой осенней траве. – Весна… Теплый апрель, да! – Трава налилась, распускаясь вместе с цветами, потянувшимися ввысь. – Дверь… Покажись мне, Шон! Я хочу увидеть тебя и остальных.

Лес впереди расступился, и ствол одного из дубов треснул, раскалываясь пополам. В проеме жесткой коры показалась дверь – металлическая, серая, покрытая сверху тонкими прутьями, как орнаментом. По центру висела цифра, прибитая гвоздем, – «14».

Чувствуя непреодолимую мощь, растекающуюся по телу, я усмехнулась и повернула круглую, облезлую ручку.

– Откройся мне, – снова сказала я, и решетка поверх двери звякнула, когда я переступила через ее порог и черту другого сна.

Лес позади меня скрылся из виду и померк, а я вдруг налетела на пасмурную стену. На ощупь она была холодной и рельефной, как необтесанный могильный камень.

– Ах, так вот как ты проделываешь эти свои маленькие трюки. Болтливая мышка!

Я оттолкнулась от нее и вдруг обнаружила по бокам от себя точно такие же: вокруг меня смыкался бесчувственный голый квадрат. Без окон, картин или мебели. Все, что присутствовало здесь, помимо сомкнувшейся железной двери, – худая кровать с ремнями для привязи.

Пальцы на ногах замерзли, и я опустила на них взгляд. Пол был шершавым, а мои ноги абсолютно босыми, изуродованными синяками на лодыжках и бедрах. Я приподняла длинную белую рубаху, разглядывая себя, пока не поняла, что под ней, кроме белья, больше ничего нет. От кожи, как и от ткани, пахло химией и лекарствами.

Подавив укол паники и собравшись с мыслями, я ринулась назад к двери и вцепилась пальцами в прутья, а затем закричала: