Конечная остановка - Павел Амнуэль

– Я тоже не был, – вставил я.

– Там оказалось красиво. Ковры, тяжелая мебель, картины. Я передала папку и шла назад, разглядывая все вокруг… Взгляд упал на стоявший под стеклом в серванте… для чего сервант в таком месте… наверно, когда президент принимал делегации… да, под стеклом стоял чайный сервиз, не помню сколько предметов, наверно, двенадцать… красивый, зеленые ободочки… И мне показалось, что я уже видела эти чашки. Я знала так же точно, что вижу сервиз впервые, но знала… Почему-то мне стало страшно, я подумала, что видела чашки при обстоятельствах, которые… Я не успела это обдумать, только испугалась и… вспомнила, да. Как умирала в «Адасе», в том же корпусе, где ты.

– Не надо, – прервал я Иру и прижался лбом к ее ногам. Она не отодвинулась, ее пальцы начали гладить мои волосы, мы опять были вместе.

– Когда ты умер, – безразличным, а на самом деле напряженным до безразличия голосом произнесла Ира, – Шели, наша соседка, ты должен ее помнить, с третьего этажа…

– Да, – сказал я.

– Собрались наши знакомые… это не поминки были… просто… Язевы пришли, Марина с дочерью, Климович… ему было трудно с олехоном[2], но он пришел. У меня не хватило чашек, и Шели принесла такие, с зеленым ободком. Когда я увидела сервиз в приемной академика… Я не могла помнить… Это было дежа вю, да.

– И сразу после этого…

– Почти. Очень скоро. Может, через минуту или две.

– А когда мы были ночью у Лёвы… вспомни.

– Да, – подумав, сказала Ира. – Вспомнила. А ты?

– Мы раньше не задерживались у него так поздно.

– Никогда.

– Когда мы спускались по лестнице, лампочка внизу не горела, а на площадке второго этажа спал рыжий кот, и мне показалось, что я это уже видел: темный подъезд, спавшего кота, погасшую лампочку. Дежа вю, очень сильное. А потом мы вышли на улицу, я посмотрел в небо, а там вместо полной луны висел серп буквой «С», будто прошла неделя.

Пальцы Иры перестали перебирать мои волосы. Я поднялся на ноги, придвинул табурет и сел рядом с женой… повторил мысленно слово «жена», было необыкновенно приятно думать так об Ире… сел рядом и обнял жену за плечи.

– Я тоже, – сказала она, вспоминая. – Только не лестница. Мы вышли на улицу, и мне показалось, что я уже была здесь в такой поздний час. Помнила, что это не так, но ощущение очень сильное… я это уже видела где-то когда-то… А потом ты показал на луну.

– Дежа вю, – сказал я. – Перед моментом перехода из одной эмуляции в другую с нами обоими случается дежа вю. У каждого свое. Как включение…

– Миша… Ты говоришь, будто точно знаешь, что мы с тобой всего лишь игра ума вселенского компьютера в какой-то точке, которой закончилась жизнь Вселенной.

– Да, – сказал я. – Это так. В эмуляции не должно быть темного вещества. Его и нет. А в нашей первой жизни я это темное вещество изучал несколько лет, пока не ушел из науки. Почти вся масса Вселенной состояла из невидимого вещества и не регистрируемой энергии. Когда все закончилось, в Точке Омега, это вещество и энергия пошли в дело, в создание эмуляций.

– Ты так уверенно об этом говоришь…

– Я знаю, – упрямо сказал я.

Я действительно знал это. Это не было верой в Истину (с большой буквы), которую познают даосы и никому не могут объяснить, в чем их Истина состоит. Это не была и вера в высшие силы, я никогда в них не верил, теперь – подавно. Я знал, у меня были факты, я сцепил их вместе, не нашел другого объяснения, и то, что каждому переходу предшествовало дежа вю, тоже нашло свое место. Эмуляции должны были сцепляться, иначе переход был бы невозможен.

– Хорошо, если знаешь, – вздохнула Ира. – Я всегда была с тобой.

Она запнулась.

Не всегда. Во множестве эмуляций мы не вместе. В огромном множестве эмуляций я возродился к жизни, не зная об Ире. Во множестве миров, созданных переживающим последние мгновения вселенским компьютером, я сейчас живу без нее, а она без меня. Если сейчас – с обоими или с кем-то одним – случится дежа вю и произойдет переход, мы можем оказаться разделены навсегда.

– Ира, – сказал я, – почему это происходит именно с нами? Именно мы вспомнили первую жизнь, именно мы переходим из одной эмуляции в другую…

– Предназначение, – сказала она. – Вселенский компьютер… в его программах наши судьбы сплетены. И не может быть иначе, – заключила она твердым голосом и тоном, не допускавшим возражений.

– Почему я не могу вспомнить? – пробормотал я. – Чем этот мир отличается от других? Предназначение, говоришь ты. В чем оно?

– Быть вместе, – коротко отозвалась Ира.

Конечно. Сугубо женское определение. Не цель, а дорога к цели.

Я должен был понять, чем эта эмуляция отличалась от прочих. Почему здесь я… Чужой? Именно. Я чужой здесь. Если не вспомню себя, то в понедельник, выйдя на работу, не узнаю кого-нибудь из сотрудников. Не пойму намека Яшара на что-то, произошедшее в пятницу, о чем Ира не знала и не могла меня предупредить.

Я должен понять, чем эта эмуляция отличается от прочих. Чем-то важным и достаточно очевидным.

Почему я решил, что отличие должно бросаться в глаза?

Потому, ответил я себе, что мне известно предназначение, и оно не в том, чтобы прожить в этой эмуляции всю оставшуюся жизнь. Да, с Ирой. Но без Женечки. Без ее мужа Кости и без наших внуков.

Я чувствовал, что мне известно наше с Ирой предназначение. Я не мог его вспомнить, как не мог вспомнить свое прошлое в этом мире. Будто буддист, достигший просветления и познавший Истину, но не способный понять, в чем эта Истина состоит. Он принимает ее, он ее чувствует, он точно знает, что познал Истину, позволяющую достичь нирваны, но не может ни сам осознать, ни, тем более, другим объяснить – в чем Истина. Ощущение незнания своего знания – болезненно. Острые иголки пронизывают тело, впиваясь в руки, ноги, спину, голову… Больно смотреть… больно дышать…

Видимо, я потерял сознание, потому что наступил мрак.

* * *

Ира сидела у изголовья и дремала. Я лежал под простыней, вытянув руки поверх белой крахмальной поверхности. Повернув голову, увидел, что в палате еще несколько кроватей, на которых лежали больные. Мужчина у окна читал книгу, на соседней кровати кто-то храпел, повернувшись ко мне спиной, я видел лысый затылок и ногу в зеленом носке.

– Ира! – позвал я. Она открыла глаза и попыталась улыбнуться.

– Что это было? – спросил я.

Ира наклонилась и поцеловала меня в губы.

– Все хорошо, – сказала она. – Наверно, от усталости. Нервное перенапряжение.

– Угу, – усмехнулся я.

– В принципе, все у тебя в порядке: кардиограмма нормальная, давление тоже. Сегодня побудешь здесь…