Лето злых духов Убумэ - Нацухико Кёгоку

Затем тишина была словно отброшена прочь голосом Кёгокудо:

– Сэкигути, ты ведь не собираешься ко всему прочему вмешаться в дело о пропавших младенцах?

– Если у всех этих происшествий общий корень, то собираюсь. А в чем дело? Ты ведь уже во всем разобрался, верно? Ты уже знаешь истинный облик того… чудовища, которое ощупываем мы, слепцы?

– Что ж… в отличие от тебя я не видел его лицом к лицу. Что остается для меня загадкой, так это твое отношение…

Бросив эти слова, каннуси повернулся ко мне спиной.

В это мгновение я сунул руку в карман и нащупал кончиками пальцев лежавшую там походившую на некий амулет сложенную бумажку. Надеясь привлечь внимание моего друга, просунул ее через узкое отверстие в дверной решетке.

– Кёгокудо, взгляни на это. Ты знаешь, что это такое? Для чего это используется?

– А?.. Это энми. Записывается двумя иероглифами, один из которых – «страдать кошмарами», а другой – «околдовывать». Иными словами, это проклятие. Анахронизм… что-то вроде вара-нингё – куклы из соломы, сделанной в форме человека, которую в Древнем Китае использовали в погребальных обрядах. В древней Японии существовала связанная с ней традиция изготовления уси-но-коку-маири – куклы из соломы, обладавшей сходством с человеком, которого хотели проклясть. Такую куклу прибивали к священному дереву на территории храма в час Быка – «уси-но-токи» – это примерно между часом и тремя часами дня. Но сейчас ведь на дворе не эпоха Хэйан. Невероятно, что подобный обычай все еще существует.

– Кукла с проклятием… вот оно что. А оно… действительно эффективно? То есть… может ли существовать в этом мире такая вещь, как проклятие?

«Точно. Проклятие. Исчезновение Фудзимаки, пропавшие младенцы, вся история отвратительных издевательств над семьей Куондзи – все это случилось по вине проклятия. Если только такое… действительно существует».

– Проклятия существуют. Более того, они эффективны. Проклятия и благословения – это, в сущности, одно и то же. Они придают смысл явлениям, которые сами по себе смысла не имеют. Магия заключается в наделении слов ценностью, значимым содержанием. В случае если оно положительное, мы называем эти слова благословением, а если отрицательное, то речь идет о проклятии. Проклятия – это слова. Культура.

– Я не хочу слушать про теорию культуры. Я хочу узнать, можно ли с помощью так называемых «проклятий» навлечь на человека несчастье или убить его.

– По крайней мере, внутри сообщества с общими языком и культурой они определенно эффективны.

– Они обладают сверхъестественной силой?

– Никакой такой дурацкой силой они не обладают. Проклятия, если так можно выразиться, это установленная в мозге бомба замедленного действия. А-а… ты что, не понимаешь?

Какая была разница, понимал я или не понимал. Если этот человек сказал, что они работали, – то они работали. Я только это и хотел выяснить.

– Кёгокудо, я понял, о чем ты говоришь. Но ты можешь снять это проклятие?

Ответа не последовало.

– Ты не можешь?! В чем дело?!

– Я могу. Ты, собственно…

– Семья Куондзи… Освободи семью Куондзи от их проклятия!

На мгновение ночь озарилась ярким светом, и все вокруг стало ослепительно-белым.

Текстура выгоревших на солнце деревянных дверей храма отчетливо вспыхнула у меня перед глазами. Послеобраз, отпечатавшийся на сетчатке, все еще продолжал некоторое время мерцать у меня перед глазами после того, как меня вновь поглотила темнота.

Послышались раскаты грома. Затем небо как будто разорвалось и полил дождь. Его крупные капли ожесточенно бились о мою кожу, словно наказывая меня за мою глупость.

– Отказываюсь, – отчетливо прозвучал голос Кёгокудо на фоне приглушенных громовых раскатов.

– Почему?! Разве это – не одна из твоих обязанностей?! Ты что, отказываешься исполнить мою просьбу?!

– Послушай меня, Сэкигути. Я не хочу, чтобы в результате моих действий погибли или пострадали люди. Оставь в покое это дурацкое дело, и оно уладится само собой.

– Что в нем дурацкого?!

Очередная вспышка молнии вернула мне возможность видеть. Лицо моего друга, похожее на призрак умершего, за деревянной решеткой двери, – послеобраз на сетчатке, медленно растворяющийся в темноте.

Все было сказано. Кёгокудо – дух старинного храма – завершил свои прорицания.

– Пока ты не возьмешься за эту работу, я отсюда ни шагу не сделаю! Ты понял меня, Кёгокудо?! Я серьезно! – Я изо всех сил повысил голос, так что в нем отчетливо проступило отчаяние, и уселся на пол. Скорее, это выглядело так, будто у меня подогнулись колени. Я прислонился спиной к ящику для сбора пожертвований, и все суставы и каждый мускул в моем теле наконец расслабились.

Теплый дождь ударялся каплями о мою разгоряченную кожу.

Может быть, я сходил с ума?

…он сумасшедший.

Тогда…

Почему тогда я так испугался той девочки?

Тогда…

Девочка смеялась.

Белая кожа – как у восковой куклы.

Губы цвета сакуры.

Белая блузка.

Темная юбка.

Выглядывавшие из-под нее две белые голени.

И красная линия, ярко-красная…

– Мм хмм хм.

– Поиграем?..

Шептала похотливо, в мое ухо…

нет, неправда. Это не девочка была развратной,

это был я.

Тогда я овладел ею…

Кёко Куондзи –

ощущение, будто я сжимаю ее в своих объятиях, не было воспоминанием из прошлой жизни. Девочка, о которой мечтал мой сэмпай, в той клинике, перед стойкой регистрации, ее белые голени, и красное, красное…

– А-а-а!

Вот почему я убежал. Разве девочка, которая не была проституткой, могла развратно шептать: «Поиграем?..»

Развратным, развратным был…

Что я наделал?!

Я бросился бежать изо всех сил.

Я сошел с ума? Нет, я не сошел с ума. Что же это было? Я бежал. Через территорию храма Кисимодзин. В лесу Дзосигая шелестели деревья. Темнота. Кромешная темнота. Я бежал через кладбище. Но куда я возвращался? В лечебницу для душевнобольных в Сугамо? Нет. Я возвращался в наше общежитие. В студенческое общежитие, где меня ждали Тюдзэндзи, Энокидзу и Макио Фудзино.

Дверь открылась.

На пороге стоял Тюдзэндзи.

«Да. Я все ему расскажу. Если я так сделаю…»

– Тюдзэндзи! Я… я… девочка, которую любил Фудзимаки-сэмпай… Кёко Куондзи…