Харбин - Евгений Анташкевич

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 96 97 98 99 100 101 102 103 104 ... 236
Перейти на страницу:

«А-сан»? Что за «А-сан»? – Степан Фёдорович задумался. – Понял! Это – Асакуса! Полковник Асакуса!»

«…Часто вспоминаю стишок, написанный твоей сестричкой. Верочка тогда на меня ещё сильно обиделась, помнишь, на набережной, когда я сказал, что он совсем детский и не везде правильно рифмованный…»

Степан Фёдорович прочитал название стихотворения и первую строчку:

Последняя слеза!

На молодой берёзке…

«Березки», «слёзки», – подумал он, стихотворение было длинное, он перевернул лист; на следующем оно заканчивалось:

…Безжалостно терзая

Ни в чём невинного птенца.

«Я воспроизвожу по памяти, может быть, с ошибками, пусть меня Вера простит.

Глупый я был тогда. А с другой стороны – это было так неожиданно. Совсем девочка, а пишет такие серьёзные и грустные стихи. Я был не готов к такому обороту. Она нас с Сашиком ещё обозвала «сумасшедшими извращенцами». От Сашика отлипло, а ко мне прилипло! Откуда она и слова такие знала? Хотя вы, русские, все немного сумасшедшие и извращенцы!

Всё, писать больше не могу. Сейчас придёт охрана».

Слова японского капитана о русских немного задели Степана Фёдоровича. «Почему это мы все сумасшедшие, – подумал он, – да ещё и извращенцы? А кто кого?»

Следующий конверт был толстый.

Письмо № 4

(перевод с японского)

«Здравствуй, моя хорошая!

Лежу в больничке. И сразу вспомнил…»

Соловьёв оторвался от чтения. «Теперь понятно, – подумал он. – Первое письмо, про Сталина, он выкинул, потому что понял – отправить его, тем более в Харбин, Соне, один хрен не удастся, мэй ёу фанцзы, и писал с учётом цензуры, то есть перлюстрации! Это ясно! А агентура, из своих же – агент Оки, уследила и передала кому следует. Ему, видимо, намекнули, он это понял и дальше писал для себя. Так сказать, – «дневники души», «в стол». Читаем!».

«…ты же не знала, что я офицер японской армии, ты многого не знала.

До сих пор тебе спасибо! Сейчас всё это вспоминается как-то странно, как писал наш поэт Гомэй:

Вон бабочки снуют

Туда-сюда – всё ищут

Ушедшую весну…»

Степан Фёдорович достал следующий лист:

«А я сейчас опять же, как у древнего поэта Басе:

Странник! – Это слово

Станет именем моим.

Долгий дождь осенний!»

На этом письмо № 4 заканчивалось.

«Интересный капитан! И грустный! Как он написал здесь… – Степан Фёдорович поискал глазами: «Странник! – Это слово станет именем моим!..» Действительно странник! А в общем, все мы – странники! Ко – Коити – Коити Кэндзи, объект оперативной разработки, псевдоним Молодой. Кстати, это письмо он не подписал. Может, помешали?»

Он открыл следующий конверт, тоже пухлый: «В карцере, что ли, сидел? Много времени было?»

Письмо № 5

(перевод с японского)

«Здравствуй, Сонечка!

Меня, как, наверное, самого неопасного, как они думают, перевели со стройки в канцелярию, на перевод документов к судебному процессу над японскими военными преступниками.

Сколько мы с тобой общались, а я так ни разу и не рассказал тебе ничего из моего детства. А оно было. Я сын и внук самурая. До универси…»

Дальше было неразборчиво, Степан Фёдорович повертел лист, попытался посмотреть его на просвет, но перевод читался только местами, в начале, в конце и отрывочно в середине. Он достал из конверта другие листы – ветхие, ломающиеся на сгибах, напечатанные через слабую синюю копирку – и попытался вчитаться. «До универси…» – разбирал он, – надо думать, «университета», а дальше наши следователи зачитали всё до дыр, видимо, здесь он правдиво описал что-то вроде своей биографии, что им и было интересно. Зачем же ему врать, если он пишет Соне, а по сути самому себе!»

Соловьёв перебрал листы и понял, что прочитать не получится, сложил и уложил их в конверт. Он не заметил, что его старческие нечувствительные пальцы не нащупали еще одного сложенного листа в этом большом конверте.

Письма что-то подняли в его душе, что-то всколыхнули, и снова начало «трепыхаться» сердце. Он почувствовал, что ему надо отвлечься, встал из-за стола, подошёл к окну и подумал, что сегодня вечером будет встреча с ветеранами и наверняка будет интересно и торжественно, но ему почему-то стало грустно. Будут много говорить, много вспоминать, но он уже никого здесь не знает. И нельзя не пойти, раз уж прилетел в такую даль, и грело согласие начальника управления, разрешившего полистать старые дела…

Ради этого и приехал.

Он ухмыльнулся. «А оперок-то, Евгений Мальцев!.. Сколько времени он просидел в архиве… ради меня! – подумал Степан Фёдорович. – Только ради меня? А капитан Коити, а Сашик – агент Енисей – Александр Александрович фон Адельберг-младший! Соня, Вера, полковник Асакуса?.. Генерал! Нет, не только ради меня…»

Он вернулся к столу, достал очередное письмо, оно было написано уже не на случайных листках, невесть откуда вырванных, а на настоящей, хотя и пожелтевшей машинописной бумаге.

«Да! Наверное, его действительно перевели в канцелярию. Там свободы было больше, было на чем писать и куда прятать… хотя не спрятал. Нашли!»

Содержимое конверта удивило – иероглифический текст на прежние был не похож; несколько листов были исписаны в одну колонку, разбитую, как стихи, на строфы по пять или три, а то и по две строки. Он ещё порылся в конверте и вынул три листа перевода с поправками и перечеркиваниями переводчика, без обращения к кому-либо:

Лишь там, где опадает вишни цвет…

Это были стихи, их было много, Соловьёв не стал их читать, только обратил внимание на строчку:

«Сонечка, хорошая моя, отчего-то мне сегодня очень грустно…»

«Что-то произошло с капитаном, сыном самурая и внуком самурая?» – подумал Степан Фёдорович и дальше читал отрывочно:

«Какая грусть в безжизненном песке!

Шуршит, шуршит.

И всё течёт сквозь пальцы, когда сожмёшь в руке…

…Я помню, как после концерта Вертинского мы вышли из зала. Настроение у всех было как в его песенках. И тогда я прочитал тебе танка, вот эту: «Я красотой цветов…»

От этой строки что-то исходило, и появилась строка следующего стихотворения, и он дочитал до конца:

О смерти думаю всегда как о лекарстве,

Которое от мук освободит…

Ведь сердце так болит!..

Я ко всему готов, Соня».

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 1

Коити оглядел рабочий стол – на краю лежала стопка газет, и он тихо выругался.

1 ... 96 97 98 99 100 101 102 103 104 ... 236
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?