Муж-озеро - Ирина Андрианова

некоторых местах изображение закрывали черные пятна. Ион протянул к нему обе руки. Но его длинные тонкие пальцы, прежде так ловко державшие любую вещь, сейчас дрожали и никак не могли сделать простых движений, известных всему цивилизованному миру от младенца до старика — активировать экран и набрать номер. К тому же, пальцы тоже были мокрыми: на экран с них капала влага. Ион уронил телефон, и он шлепнулся на его впалый живот, обтянутый потной футболкой.

— Ионушка, давай я… — Танюша краем простыни обтерла экран и включила набор номера. — Какой телефон?

Ион, как и Танюша, не вел книги контактов. Небольшое ускорение набора номера, по его мнению, не стоило того, чтобы тратить время на изучение электронных недр гаджетов, которые он искренне не любил. Танюша — и подавно. Если мозг Иона был хотя бы способен проникнуть в нудный и бесчеловечный мир смартфона, то у Танюши при одной мысли об этом перед глазами вырастала высокая бетонная стена, которую надо было либо пробивать, либо перелезать, либо подкапываться. Все это вызывало одинаковый ужас, и Танюша выбирала единственно правильное решение — повернуться и уйти. Никаких так называемых «сервисов» и «приложений» (уже одна терминология пугала) она не использовала, а телефонные номера дедовским методом записывала в красивую бумажную книжку. Дома у нее хранились три-четыре старых книжки, заполненных в течение жизни. А у Иона не было ни одной. Проходящие, неважные номера он записывал на листках и клочках бумаги, которые болтались на дне его рюкзака, по карманам, на подоконниках и постоянно терялись. Важные он не записывал вовсе: они хранились в бездонном погребе его памяти. Там они всегда были в порядке, разложенные по полочкам и снабженные ярлычками, и Танюша не помнила случая, чтобы он забыл какой-то из них.

Он напрягся, словно ему было физически трудно перебирать ярлычки в погребе, и медленно произнес, доставая цифры по одной:

— Восемь… три девятки… пять… три… семь…

Последние цифры телефон услужливо вписал сам, не дожидаясь, пока хозяин их вытащит: этот номер он хорошо знал. Во время ожидания ответа Танюша пристроила телефон Иону под ухо. Начальник не сразу, но взял трубку. Танюша не знала даже, какую должность занимает этот Юрь Альбертыч — хозяин, директор или вездесущий прораб — но для Иона он точно был самым главным, потому что выдавал ему зарплату, завернутую в клетчатый листок, вырванный из школьной тетради. В щель между телефоном и ионовым ухом вырвался низкий сиплый голос. Интонации были недовольные — должно быть, он выяснял, почему Ион не пришел на работу. Услышав слабый лепет подчиненного, трубка помолчала — голос Иона говорил сам за себя — а затем, отрывисто буркнув еще несколько слов, нажал на отбой. Ион облегченно вздохнул и отвел от лица трубку.

— Слава Богу, все хорошо. Сегодня можно не приходить…

Короткий разговор забрал у него столько сил, что он несколько минут лежал неподвижно, тяжело дыша и закрыв глаза. Танюша лежала рядом, не шевелясь, боясь движением или даже глубоким дыханием потревожить его. Все было так же, как когда-то в походе, в первую ночь. Но тогда она безумно боялась, что сделает что-то не так и тем не понравится ему. Теперь она была рядом с любимым и близким Ионом, и больше не нужно было бояться, что что-то пойдет не так. Но почему тогда он истекает потом, почему ему так плохо? Ведь если мечта сбылась, то должно быть только хорошо. Отчего же теперь ей так больно и страшно?

— Ионушка… Может, вызовем врача? Узнаем, что с тобой, а?

Ион открыл глаза. После неподвижности ему становилось легче. Он даже поднял руку, подполз ею к танюшиному плечу и слабо погладил.

— Нет, что ты. Зачем… Простуда обычная. У меня уже бывало так… К вечеру лучше станет.

— Ионушка! — Танюшу осенило. — Надо же температуру смерить!

И, мучимая раскаянием за то, что сразу не произвела этого необходимого ритуала по уходу за больным, она вскочила и побежала к тумбочке, где хранилась аптечка. Градусник был вставлен под мышку Иону и старательно прижат его плечом, которое, в свою очередь, было подперто Танюшей. Она выждала, сколько положено, и даже больше; Ион успел заснуть и пробудился оттого, что Танюша попыталась незаметно достать градусник. Но научный метод результата не дал. Ртуть поднялась лишь до отметки 36 и 4. Как не пыталась Танюша поднять ее повыше, снова засовывая стеклянную палочку Иону под плечо, серебристый столбик упорно оставался на месте. Повышенная температура означала бы определенность ситуации: да, солнышко заболело, это плохо, но зато понятно чем, и, соответственно, понятно, что Танюше следует делать. Даже 39 и 5 градусов казались ей сейчас лучше, чем эта загадочная неизвестность, воплощенная в холодном теле и льющимся через край поте. Мать по телефону сразу заявила, что беспокоиться не о чем: «Это пониженное давление. У некоторых бывает — при простуде температура не повышается, а понижается. Обычное дело».

— А почему он так потеет? — c робкой надеждой спросила Танюша.

— Дык он всегда у тебя потеет, как лошадь. Ты на его голову посмотри — не успеет помыть, как уже волосы грязные. Фу, даже противно. Непонятно даже, откуда столько пота берется — тела-то почти нет, худющий, как жердь.

— Как бы он тебя не заразил, — продолжала мать. — Прививки вы не делаете, а шляется он у себя на стройке с кем попало.

Впрочем, она посоветовала уйму всяких лекарственных наименований; Танюша все это аккуратно записала, собираясь тут же, как Солнышко заснет, бежать в аптеку. В лекарствах она особенно не разбиралась и всегда принимала то, что говорила мать. В списке было что-то противовирусное, имунноукрепляющее и даже один сильный антибиотик. На всякий случай.

— А кашель-то у него есть? Сопли, все такое?

— Нет, ничего нет. Только пот, холод и слабость.

— Странно, что кашля нет. Он же курит у тебя, как паровоз. У таких должен быть.

— Сейчас не курит.

— Сейчас понятное дело. Но вообще-то он свое здоровье поистаскал, это точно. И рюкзаки, и сигареты, и стройка эта…

— Ага, мама, спасибо огромное! Побегу в аптеку. Вроде он заснул.

«Повесила себе на шею гастарбайтера, — с досадой думала мать, повесив трубку. — Так он хотя бы зарабатывал, а теперь и вовсе бревном ляжет, еще корми его. Хотя чего он зарабатывал? Слезы одни. Всю жизнь разнорабочим. Не умеет ничего, и не хочет учиться. А зачем, собственно? Нашел себе одинокую старую дуру, и сел ей на содержание. Хоть бы ребенка ей сделал, и то была бы польза. А то «мы так