Мoя нечестивая жизнь - Кейт Мэннинг

– Не забудьте про тайники, ящики с двойным дном! – распорядился Комсток.

Что тут двойное, так это ты сам – двуличная скотина. И брюхо у тебя двойное. Вон какое наел. Комсток снял пальто, сюртук, оставшись в жилетке, и когда он наклонялся, сзади проглядывала полоска красной ткани. Я с трудом сдержала ухмылку. Этот праведник щеголяет в красных подштанниках. Интересно, какие еще секреты он скрывает? Не забыть бы рассказать Чарли. Наверняка заявит, что вкус у этого гонителя греховности под стать скорее борделю, чем церкви.

– Сэр, посмотрите-ка вот на это, – сказал вдруг один из фараонов, извлекая из буфета склянки с лекарством.

Комсток в величайшем возбуждении подскочил к нему. Изучил этикетку, вытащил пробку. Понюхал.

Я сдерживалась из последних сил.

– Это всего лишь вода от колик у новорожденных. В этом шкафу патентованные средства, которые можно найти в любой аптеке. Зайдите хоть к моему фармацевту Хегеманну на углу Бродвея и Уолкер-стрит, он вам расскажет, что это такое. Обычные женские лекарства.

Враг даже не посмотрел в мою сторону. Я для него не существовала. Точнее, была чем-то вроде зудящей мухи. Покончив с кабинетом, вся компания направилась в основную часть дома, на кухню. При их появлении прислуга так и застыла от изумления. Повар, Мэгги и наш мальчик на побегушках Роберт обедали. Полиция предупредила, что кухню им покидать не разрешается, даже когда обыск переместится в другие помещения. Разумеется, и в кухне они ничего не нашли. Но потом спустились в винный погреб, где за бутылками портвейна и хереса обнаружили коробки, набитые пилюлями и порошками, упаковки спринцовок, несколько дюжин «французских писем» и стопки брошюрок.

– Конфисковать все! – приказал Враг.

Полисмены принялись пихать добычу в мешки.

Мистер Комсток, скрестив руки, повернулся ко мне:

– Покажите нам оставшуюся часть дома.

– Прошу. Я обожаю показывать гостям наш дом. Погодите, вы еще не видели моего abattoir.

Мой мучитель приподнял брови.

– Так по-французски именуется скотобойня, – пояснила я.

Комсток вздрогнул.

– Ох, дорогуша, – усмехнулась я, – это лишь шутка.

– Не вижу поводов для веселья.

– А что еще остается делать, когда так называемый джентльмен обманом проникает к вам в дом, носится повсюду точно бешеный кенгуру, копается в личном имуществе?

– После вас, мадам. – Комсток придержал дверь столовой.

– Мама! – вскрикнула Аннабелль и кинулась ко мне. – Мама! – Она испуганно остановилась, увидев за моей спиной толпу полицейских. – Все эти полицейские джентльмены твои друзья, мама?

– Да, милая, пришли посмотреть наш прекрасный дом.

– Показать им мою комнату? Вы любите кукольные домики?

– Думаю, их больше заинтересуют бюсты Вашингтона и Франклина. Как и мы с папой, они наверняка любят американский флаг.

– Мама, это же так скучно! – протянула дочь.

Аннабелль взяла меня за руку, и мы направились к нашей роскошной лестнице. Комсток и компания молча следовали за нами. Судя по всему, они не ожидали наткнуться в доме на очаровательную маленькую девочку. И уж точно не рассчитывали, что она отправится с ними, напевая французскую песенку. Mon enfant, ma soeur.

– В кандалы бы ее! – услышала я шипение Комстока за спиной.

– А как же девочка? – также шепотом откликнулся кто-то из полисменов.

– Это бедное невинное дитя наверняка уже привыкло ко всем тем мерзостям и непристойностям, что творятся в ее доме.

Когда мы вошли в бильярдную, Тиббетс из «Трибун» поскреб пальцем деревянную панель на стене:

– Простите, мэм, это черный орех?

– Именно так. С острова Борнео.

– А чем это так пахнет? Приятный запах.

– Это аромат успеха, достигнутого исключительно за счет трудолюбия и профессионализма акушерки. Ваши собственные сестры и жены были бы счастливы разрешиться от бремени в моей клинике. Согласитесь, нет ничего противозаконного в том, чтобы помочь женщине в час ее величайшего триумфа. А может, вы говорите о запахе плюмерии, которую специально для меня доставили из Мексики? Она благоухает в нашем зимнем саду.

Чтобы успокоить нервы, пока мистер Комсток рылся в шкафах, я показывала репортерам наиболее эффектные детали в нашем доме. Комсток же явно был разочарован: ни ведер крови, ни детских черепов. Одни лишь платья, шали, шляпки, расчески да белье. Он стоял в моей спальне, скреб бакенбарды и свирепо взирал на стены, будто в узоре на обоях узрел Второе пришествие.

– Мама, а что джентльмен ищет? – спросила Аннабелль.

– Наверное, то, что потерял.

– А что он потерял?

– Чувство приличия. Или разум.

– Разум, мама?

– Милая, не пора ли тебе заниматься музыкой?

Я поцеловала дочь, а она обняла меня с таким жаром, будто я отправлялась в долгое путешествие. Что ж, может, так оно и было.

– Увидимся за ужином, – сказала я.

– Не увидитесь вы за ужином, – буркнул Комсток, когда Аннабелль убежала. – Вы арестованы, мадам.

– За что, осмелюсь спросить?

– За незаконное владение запрещенными товарами. Мы немедленно сопроводим вас в суд Джефферс Маркет.

– Вам самому не стыдно за ваши подлые приемы?

– Вы поедете с нами, – сказал полицейский.

– Я поеду в своем экипаже, спасибо. Уж вежливого обращения я, наверно, заслужила. И позвольте мне взять с собой что-нибудь перекусить. Я не обедала.

Я прошла на кухню и велела юному Роберту со всех ног бежать за Чарли на Либерти-стрит, где мы до сих пор держали контору. Не присаживаясь, я торопливо жевала рагу, поскольку уже знала, что в тюрьме меня сегодня кормить не станут.

– Не торопитесь, мадам, – с сочувствием сказал совсем еще юный, безусый полисмен. – А из чего рагу?

– Из сердец моих врагов. Из их потрохов.

Парень побледнел, но я улыбнулась ему дружески:

– Такой красавчик, как ты, должен знать, что все это дерьмо, весь этот сыскной бизнес мистера Комстока. Да ты только посмотри на меня, разве могу я обидеть женщину, ребенка, мать?

Он покраснел.

– Как насчет того, чтобы позволить мне проскользнуть наверх и вынести вам бутылку доброго виски? – спросила я. – А потом я покину дом через парадную дверь.

– Не возражаю, мэм, – сказал юный полисмен. – Мистер Комсток, он… – Парень вытер взмокший лоб. – Он не человек, а сущий терьер.

Он дошел со мной до будуара, но в кабинет, где у нас хранились деньги, не пустил. Я переоделась в дорожное платье. Мистеру Комстоку следовало бы конфисковать и парня – за очевидные грешные мысли, которые отразились на его розовощеком лице, когда я вышла из будуара, облаченная в элегантный бархат. Мне было тридцать. Ему не больше двадцати.