Жена тигра - Теа Обрехт

Вскоре я и сама буду знать достаточно, чтобы рассказать о детстве моего деда. Но я ни за что не стану распространяться о том, что связывало тигра и его жену. Хотя, по-моему, объяснить эту привязанность вполне возможно. Нетрудно догадаться, почему тигр так ее полюбил. Ведь он был почти ручным, а потому и тосковал по людям, которые, хоть и не до конца, приучили его к себе. Он просто не мог выразить словами свою тоску по обществу людей, по предсказуемой, спокойной жизни в старой цитадели. Как бы хорошо он впоследствии ни научился о себе заботиться, его жизнь — жизнь тигра — с рождения была искалечена, даже в каком-то смысле опозорена. Возможно, именно потому, что в ней померк тот свет, который окружал великого и смертельно опасного Шерхана, любимого героя моего деда. Этот свет в жизни нашего тигра изначально оказался приглушен некими объективными обстоятельствами, и ему, дикому зверю, было проще подчиниться людям и есть с руки. Можно также объяснить привязанность тигра к его жене вполне предсказуемыми последствиями того же явления, которое заставляет даже такого огромного и загадочного зверя, как медведь, рыться на помойке в груде пустых консервных банок. Но так или иначе, это был не тот тигр, в честь которого мой дед всю жизнь носил в кармане «Книгу джунглей», и не тот, которого мой дед, говоря образно, не отпускал от себя всю войну и в течение тех долгих лет учебы в столице, когда они с Мамой Верой так трудно жили. Тот его тигр всегда был с ним рядом — и когда он познакомился с моей бабушкой, и когда учился в университете, и когда встретился с бессмертным человеком. Того тигра он под конец унес с собой и в Здревков.

Кто-то может, наверное, сказать, что та девушка, жена тигра, была слишком молода и глупа и ей просто очень повезло. Да, ей выпала невероятная удача, когда она, несмотря на все несчастья, выпавшие на ее долю, повстречалась с тигром, который и тигром-то по-настоящему не был. Ей повезло, когда она впервые столкнулась с ним нос к носу и ее запах до некоторой степени оказался похож на запах того старого служителя, который ухаживал за тигром в зоопарке, что и пробудило в этом звере ностальгические воспоминания. Но думать так — значит невероятно упрощать все то, что между ними произошло.

Наверное, достаточно было бы сказать, что тигр испытывал наслаждение, когда эта девушка клала ему на лоб свою руку. Ей ужасно нравилось, как пахнет его шерсть, когда она сворачивалась клубком под теплым боком зверя, прижималась к нему и засыпала.

Наконец, я вряд ли могу с уверенностью сказать, что понимаю, кто — или что? — была сама эта девушка. Я даже не способна изложить ни одного толкового предположения о том, что именно случилось с Лукой, хотя, пожалуй, склонна верить некоторым жителям Галины. Они считают, что когда он проснулся — накануне оставив свою жену связанной в коптильне и понадеявшись, что тигр ее съест, — то обнаружил, что она жива, мало того, стоит на коленях в изножье его кровати. Кожа у нее на запястьях ободрана до кости, в руках ружье кузнеца, дуло которого направлено ему, Луке, прямо в лицо.

Если бы ситуация была несколько иной, жители Галины лучше сознавали бы всю эфемерность собственной изоляции и понимали, что вокруг них обязательно со временем сомкнется кольцо войны, то отношение этих людей к тигру и его жене было бы, пожалуй, более поверхностным и легковесным. Они могли бы сказать, что это странно, но такова уж настоящая история любви, и благополучно нашли бы для сплетен какой-нибудь новый объект. Однако глухонемая девушка будила в их душах слишком сильное беспокойство и странную тоску. Из-за нее они отчасти попросту не замечали того, что надвигалось на них. После того как она умерла, то время, что селяне прожили вместе с нею, стало для них неким объединяющим воспоминанием. Они бережно пронесли его до весны и дальше, сквозь тяжкие годы, связанные с нашествием немцев, с их бесконечными машинами, с железной дорогой, которую деревенских жителей заставили строить, с поездами, с грохотом грузовиков, захлебывающихся кашлем, из-за которого люди не могли спать по ночам, каждый раз думая одно: «Только бы он здесь не остановился, только бы не остановился!» Впрочем, воспоминания о тигре и его жене они сохранили и после войны.

Если сегодня вы спросите жителей Галины: «Почему после наступления темноты вы не выпускаете своих детей из дому?», то их ответы покажутся вам несколько невнятными и в то же время тревожными. Они скажут, например: «А какой смысл торчать на улице, когда уже темно? Все равно ведь ни черта не видно, так что ничего, кроме неприятностей, там не найдешь. Что хорошего, если наши дети станут вечерами слоняться по улице, торчать на перекрестках, курить сигареты или в кости играть, если их утром работа ждет?» Но правда заключается в том — даже если они об этом и не думают, — что тигр всегда рядом с ними. Он жив в их движениях, в речи, в предохраняющих жестах, ставших неотъемлемой частью повседневной жизни. Он там, на склонах горы Галина, когда стадо благородных оленей вдруг рассыпается во все стороны и в долине отчетливо пахнет страхом. Он там, когда людям попадаются в лесу наполовину обглоданные оленьи туши с ребрами, торчащими сквозь кожу и покрасневшими от крови. Люди не желают говорить о подобных находках друг с другом, ибо знают, что того тигра так и не нашли, никто его не убил. Тамошние мужчины никогда не ходят в лес по одиночке, желая, скажем, срубить дерево для постройки дома. А еще в деревне существует строгое правило: в полнолуние ни одна девственница не должна ходить через пастбище, хотя никому ни разу и не удалось убедиться в том, каковы же могут быть последствия подобной прогулки.

Эти люди уверяют себя в том, что этот тигр умер там, где-то высоко в горах, измученный одиночеством, тщетно ожидая, когда к нему вновь придет она. От горя и старости зверь страшно похудел и как-то усох, просто кожа да кости, а потом залег где-то и лишь устало следил за воронами, которые постоянно собирались вокруг него, ожидая, когда же он умрет. До сих пор летом мальчишки-пастухи нарочно поднимаются с овечьими отарами как можно ближе к вершине, надеясь, что звон колокольчиков выманит тигра из его тайного логова. Выйдя на подходящую, с их точки зрения, поляну, они затыкают уши ладошками и зовут его, пытаясь издавать некие звериные крики, которые и впрямь мало похожи на человечьи, но и к тигриному языку тоже не имеют никакого отношения.

Там, на горе Галина, есть, однако, одно место — оно, впрочем, было там всегда, — где деревья растут редко. На этом довольно широком пространстве молодая поросль переплелась таким странным образом, что в снежные зимы свет ложится на сугробы какими-то загадочными полосами и пятнами. А еще там есть пещера и возле нее большой плоский камень, всегда освещенный солнцем. Вот там он и живет, тигр моего деда, на этой самой поляне, с которой никогда не уходит зима. Зверь охотится там на крупных оленей и кабанов, запросто сражается с медведями и сильно смущает своим присутствием хищных и опасных рысей. Зато он очень любит пестрых певчих птичек. Тигр позабыл и про старую цитадель, и про ночи, полные огня и грохота артиллерийской стрельбы, и про свое долгое и трудное путешествие к этой горе. В его памяти теперь умерло все, кроме той женщины, которую называли женой тигра. Бывают ночи, когда он все ходит и зовет ее. Его вой, исполненный тоски и страдания, долго-долго не затихает в лесу. Вот только никто больше не слышит этого тихого горестного плача.