Атлантида, унесенная временем - Анатолий Максимов

– Фрески сильно пострадали в момент гибели Кносского дврца – они горели в огне пожаров, утратили свежесть и сочность красок, – говорил Грегори. – Но многое удалось восстановить – сами видите…

Грегори провел нас к «Парижанке». Мы что-то о ней слышали, но увидеть в натуре не ожидали. Я почему-то думал, что эта фреска находится где-то в музее.

Мы замерли, и каждый по-своему воспринимал увиденный портрет, извлеченный из глубины веков, сохраненный временем и восстановленный специалистами. Молодая женщина, на ней отрытое платье из тонкой прозрачной материи. Высокая модная прическа, как было принято у критян, острый силуэт лица… Краски – приглушенные: черные, оранжевые, зеленые и красные, а в целом – теплый тон всей фрески…

Короткий переход по лестницам по пути известному только Грегори, и мы снова у шедевра: «Игры с быком». Это любимое развлечение юношей и девушек – хрупкие тела их рядом с могучим быком. Все говорит, что игроки должны быть милыми и бесстрашными. И рядом с этим прекрасным панно – кладовая, где собраны вазы и сосуды.

– В начале II тысячелетия до новой эры из гончарных мастерских Крита выходили сотни разнообразных по форме ваз с росписями светлой краской по темному фону, – пояснил Грегори, указывая на изделия вдоль стены помещения.

– А почему они не целые, а склеенные? Из-за землетрясения? – спросил Влад.

– Из-за… воров, – просто ответил Грегори, – целые отданы музеям…

– А росписи на сосудах? Они были стилизованными? Или разные? – уточнила Ольга.

Мы заулыбались, вспоминая наш «ширпотреб», который можно было тиражировать по городу, району и стране.

– Конечно, разные узоры: из цветов и листьев, лягушек и рыб, морские чудища, спирали… Я не помню ни одной вещи с повтором узора, а держал я в руках их сотни…

Мы ходили по Кносскому дворцу до дрожи в ногах и сумерек. И только Грегори прекратил это приятное истязание. Ольга, почему-то шепотом, спросила его, не каждый ли день он так бродит по дворцу? Тот ответил, что каждый:

– И если я сюда прихожу, то ног не чувствую… от радости общения с этим богатством человеческого духа… Ноги – это потом, вечером и даже во сне…

Ко второму дню мы подготовились основательно, сняли усталость, встав лишь в девять утра. Снова прошлись по Кносскому дворцу. И где-то после шести оказались в таверне на склоне холма с видом на море, бухту и город.

День медленно угасал, как и наши разговоры: то велись длинными тирадами, то короткими фразами. В общем, как говорят, разговор не клеился. Даже Ольга пригорюнилась. На что ей указал Брис.

– Папу вспомнила – он у меня больной, даже на почту не ходит…

И вдруг она оживилась:

– Наш домик, как и здесь, беленый, стоит на высоком краю устья горного потока… Вот как раз сейчас там в горах тают снега, и за стеной домика бурлит вода, стекая в море… Где-то ближе к скале Алчак… Вода ворочает камни и стучится в берег волнами… А мы ночью ждем, когда шум воды станет слабее – это значит, что вода пошла на убыль…

– А мой домик далеко от воды. И от моря, и от весенних потоков, зато и вид из него отличный: спереди – вся бухта с Алчаком слева и скалой Сокол справа. И на виду – генуэзская крепость на вершине огромной горы-скалы, пологой от меня и обрывистой к морю, – на одном дыхании выпалил Влад.

Брис молчал. Стоян внимательно слушал, улыбался и, наконец, решился.

– Дом свой помню хорошо и долго по нему скучал, когда мы переехали в городскую квартиру… Лет пять мне было, когда я рассматривал на окраине города далекие синие горы. Решил до них добраться. Наметил путь по прямой и пошел к одной далекой вершине со снегом.

Шел весь день, пробираясь по склонам оврагов и пологим полянам, а горы не приближались… Меня подобрали на лесной дороге местные крестьяне и на арбе, огромные колеса которой я хорошо запомнил, привезли прямо домой, опрашивая встречных о моей семье…

Брис молчал. Ассоциации – страшное дело и я не удержался.

– Я ведь тоже однажды потерялся, – сказал я. – Среди лопухов… Это путешествие я до сих пор называю про себя лопух среди лопухов… Меня отец называл Лопушком… Мне трех лет тогда не было… Запомнил и беленый домик, и двор с курами, драчливой козой, доброй собакой и агрессивным петухом…

– Максим, не отвлекайся, – направила мое воспоминание Ольга в нужное русло. – Так почему все же Лопух?

– Вы знаете, отец у меня был геологом. И случилось это на Украине, в самом ее центре, в городке Ромны… Там протекает река Роменка, которая к лету пересыхает и ее русло зарастает лопухами… Огромными – на один лист можно лечь, а другим прикрыться… Бегал я по городку во все стороны, и меня приводили домой всегда… А тут – пропал. Нигде нет… Жители всполошились: у инженера пропал сынишка! А случилось следующее: я забрался в лопухи и заблудился в них… Устал и заснул, а когда проснулся, то пошел на крики: меня звали, аукали и просто кричали…

Брис молчал. Безучастный, казалось бы, Грегори также оживился.

– У меня еще в Дании… Мама у меня оттуда, точнее из страны оленьей – Лапландии, что на севере Финляндии… Так вот: меня так же искали, всей рыбацкой деревней, где мы на лето снимали домик… Между прочим, такой же беленький… Большая лодка стояла, уткнувшись в берег моря, и я, как и ты, Максим, заснул в ней, укрывшись от ветра… Было мне лет семь… Волнами лодку раскачало и унесло в море… Но меня не искали – искали лодку, а нашли меня…

Эти посиделки после визита в древность выдавали в нас ностальгию по дому, укладу нашей жизни и неуверенность в завтрашнем дне.

Брис молчал не случайно: его детство и юность проходили под Житомиром, где семью застала война, и в Подмосковье, а потом был Израиль. Сейчас перед нами же выступал удачливый делец греческого происхождения.

Третий день был завершающий: мы посетили другой дворец, такой же монументальный, но не такой прибранный, что ли. Если в Кноссе велись реставрационные работы, то здесь – только раскопки. Фрески вообще фактически лишь проглядывались.

Еще были дворцы на южном побережье Крита, но они лежали в десятках километров от Кносса. В общем, визит на Крит мы завершили.

В местном музее получили короткую консультацию о последствиях взрыва вулкана на Санторини – кое-что о слоях пепла на острове.

И вот, сидя в таверне с видом на залив, мы обсуждали познанное здесь. Грегори был задумчив особенно. Он отвечал на наши вопросы короткими фразами. Чтобы расшевелить его, был избран безотказный прием: заговорить о детях. Их у него оказалось пятеро, что, естественно, заинтересовало нас.

– В Греции семьи большие, особенно вне городов… На острове Кос, где жил мой отец, в его семье было восемь детей. Причем в самое трудное послевоенное время… А пятеро – это не все мои, точнее – теперь все мои, но двое приемных…

– А у меня только двое, – сказала Рида. – Я почему-то боюсь за них, когда бываю дома… Все время хочу видеть рядом…