Stabat Mater - Руслан Козлов

Так… А что будет, если встать на ноги?.. Ну вроде бы могу… И комната не вертится, а только кренится, как каюта на корабле… Постою, держась за диван… Потом пойду… А куда я, кстати, пойду? В машину к ваххабиту? Он там спит небось. Не захотел в доме оставаться – кажется, икон испугался, смотрел на них с ужасом… Так, Ника… Ну-ка, собери мысли в кучку. Зачем тебе возвращаться в машину к ваххабиту – ты сдурела, что ли?.. А если попытаться отсюда выбраться?.. Но как? Взять и просто пойти к выходу? Сказать охраннику: «Привет, я пошла, открывай ворота?..»

Ковыляю к окну, выглядываю наружу. Решетки нет. Первый этаж, но до земли довольно далеко, под окном – клумба с крокусами, закрывшимися на ночь. Дальше – дорожка, кусты. Наверное, ограда где-то за ними. Все ярко освещено… Окно деревянное, солидное – не какой-нибудь стеклопакет. Дергаю медный шпингалет. Вроде поддается… Так, стоп. А нет ли на окне сигнализации?.. Ладно, была не была! Щель между рамами все шире. Ставлю колено на подоконник. Меня обдает холодным воздухом. Ух ты! Похоже, даже заморозки были… И как же я – в мокрой робе с короткими рукавами?.. Эх, главное – выбраться!.. И все-таки… Плед прихватить, что ли?..

– Вероника!..

Оборачиваюсь. В дверях – незнакомый мужчина. Пожилой, седой. Очки в тонкой оправе. Длинный велюровый халат поверх пижамы…

– Что вы делаете, Вероника? – Не окрик, просто вопрос.

Мне вдруг становится смешно – не к месту, конечно… Эх, жаль нет здесь Дэвида. Уж он бы оценил эту сценку из приключенческого фильма!.. Сажусь на подоконник, смотрю на мужчину, отвечаю как можно миролюбивее:

– Что делаю?.. Это как повезет. Может, просто воздухом подышу, а может, удастся свалить отсюда…

Седовласый окидывает меня взглядом, особенно пристально смотрит на мои носки.

– Да-да, – говорю я, – следующий вопрос – почему без обуви…

Мужчина хмурится. Он не намерен поддерживать игривый тон.

– Вероника, – говорит он. – Ночью у вас была температура за сорок. Вы истощены, у вас серьезные травмы… Пожалуйста, закройте окно и вернитесь в постель.

Я тоже становлюсь серьезной и говорю ему:

– Если я закрою окно и вернусь на этот диван, то могут умереть хорошие люди… И зря вы так уставились, я не сумасшедшая. Просто называю первое и последнее звено в длинной цепочке событий…

Наверное, я говорю более агрессивно, чем следует. Но меня, кажется, окончательно достал этот балаган, в котором появляются всё новые идиотские персонажи.

– Я не знаю, кто вы и что с вами случилось, – говорит седовласый. – Не знаю, чем вы больны, пока не увижу результаты анализов. Но судя по вашему состоянию, больны вы серьезно. Поэтому, пожалуйста…

Ага, значит, доктор. Наверное, из тех, кто хлопочет вокруг их больного Владыки… Борюсь с искушением сказать «да пошли вы все!» и сигануть в окно… Бред, конечно, – они сразу поднимут тревогу… Ох, да я, наверно, и десяти шагов не пробегу в таком состоянии, а ползущую меня быстро сцапают… Ладно. Слезаю и прикрываю окно. Но на диван не возвращаюсь, стою, держась руками за подоконник, смотрю на доктора, пытаюсь понять – что он за человек, чего от него ждать. Выглядит солидно, лицо интеллигентное, говорит с достоинством, скорее всего, профессор, а то и академик – а кому ж еще лечить их Владыку! Внешне спокоен, но взгляд через очки напряженный… А если он все-таки нажмет сейчас какую-нибудь тревожную кнопку или начнет орать: «Скорей сюда, она хочет сбежать!»

– Вы сняли капельницу… – говорит он.

Стараюсь отвечать спокойно:

– Да, сняла… Не волнуйтесь, я аккуратно, я – медсестра. В хосписе по двадцать капельниц за смену ставлю…

Его лицо меняется, на нем мелькает сочувствие.

– Вы работаете в хосписе?

– Ну да, в хосписе… Получается, вам не сказали, кто я, откуда и зачем здесь?

– Нет, не сказали, – говорит он. – Владыка Артемий сообщил только, что вы… что вы попали в беду и что вас вызволили из тюрьмы. А какое отношение вы имеете к владыке Артемию и зачем вас привезли – я не посчитал нужным расспрашивать.

– Вызволили… – усмехаюсь я. – А что, Артемий тоже владыка? И сколько же тут владык?..

– Это просто обращение, – терпеливо говорит он. – Так называют епископов, митрополитов и самого Святейшего…

Молчу, смотрю на него – что еще скажет?

– Меня зовут Сергей Сергеевич.

Пытаюсь дружелюбно улыбнуться в ответ… Интересно, можно ли сейчас вообще прочесть какие-нибудь эмоции на моей синей физиономии?.. Вдруг включается воспоминание: когда-то в Венеции Дэвид придумал странную игру – носить тамошние карнавальные маски, не снимая их друг перед другом ни на секунду. Мы не выдержали и пары часов – жутко разругались. Смешно – вот я опять в «маске», только в совсем-совсем другой жизни. Как будто там, в Венеции, была не я, а моя сестра-близняшка…

– Вероника, пожалуйста, вернитесь на диван. Хотя бы присядьте. Мне нужно осмотреть вас.

Ладно, сажусь.

Сергей Сергеевич подходит, присаживается рядом, прикладывает ладонь к моему лбу, говорит:

– Уже лучше…

Потом хочет посчитать пульс, но натыкается на наручники. Сочувственно вздохнув, берет другую руку, долго-долго слушает пульс на запястье, задумчиво говорит «так-так-так»… В конце концов я тихо, вежливо снимаю его руку со своего запястья.

– Сергей Сергеевич, спасибо вам… Но у меня совсем нет времени. Два дня назад меня выманили из хосписа и арестовали. А там, в хосписе, остались люди, которых я могла спасти… Могу спасти… Мне нужно вернуться к ним как можно скорее, любой ценой…

Он сидит, слушает, не перебивает.

– Наверно, вы можете подумать, – продолжаю я, – вот, простая медсестра, какая в ней такая уж необходимость!.. Это сложно объяснить, да и времени нет. Скажу только, что Артемий… владыка Артемий вытащил… гм… вызволил меня из тюрьмы, чтобы я облегчила боль Владыки… в смысле… того, главного Владыки. Артемий не успел объяснить – что с ним и от чего он страдает. А я честно сказала, что в любом случае помочь не смогу. И вот, получается, я не нужна и меня отправят обратно в тюрьму. А это ни в коем случае нельзя. И дело даже не во мне, хотя, конечно, мне туда совсем не хочется. Дело, как я уже сказала, в тех людях, которые остались без моей помощи в смертельной опасности…

Говорю и ни на миг не отвожу взгляд от его глаз. Знаю: чуть забегаешь глазами – все пропало… Хотя, наверно, по-любому все пропало. Станет мне помогать личный врач главного Владыки – еще чего!.. Он смотрит на ангела времени в книжном шкафу. И я тоже смотрю. Без пяти пять.

– Я слышал о том, что происходит сейчас в хосписах, Вероника, – он начинает говорить торопливо, и я не понимаю – добрый это знак или плохой. – Скажите, а ваш хоспис тоже среди протестующих?

– Да, – говорю я. – Больше того, с нас все и началось… А потом нас окружили… Столько полицейских да еще спецназ, как будто мы… А вы бы видели – какими нас выставляют в новостях… Но это все неправда, грязная ложь… Эти родители… Только отчаяние толкнуло их… И всех нас… А наш священник, отец Глеб… А я… А я…