Тайный сыск царя Гороха. Книги 1-5 - Андрей Олегович Белянин

– Ники-ки-ки…

– Не понимаю, крякай отчетливее.

– Я ж не утка какая… – на мгновение обиделся Митяй, потом вспомнил о своей трагедии и снова затрясся: – Ники-ки-ки-та Иван-н-ныч… не хочу… не могу… не буду… и не уговаривайте! Остановите ступу – я сойду.

– Да ради бога. – Я меланхолично шевельнул плечом и переложил помело перпендикулярно заданному курсу.

Ступа так резко затормозила, что мне едва удалось поймать слетевшую фуражку. Митька взлетел вверх, вцепился когтистыми лапами в деревянный бортик и, поудобнее угнездившись, глянул на меня глазами, полными упрека:

– Батюшка сыскной воевода, вы что ж, опять породу мою с кем-то путаете? Отсель вся земля одной тарелкой расписной кажется. На такой высоте только орлы летают, а я – петух, птица нежная, домашняя, если упаду, так и перышка целого не останется. Уж сделайте такую христианскую милость – опуститесь на поляночку…

– Нет проблем, Митя, – честно ответил я, – раз ты решил предать меня, Ягу, все наше милицейское дело – беги. Я даже не буду настаивать на том, что ты давал присягу и в данном случае тебя бы должны «покарать суровые руки твоих же товарищей». Просто мы улетели от города километров на сто семьдесят, внизу сплошные леса, полные гостеприимных лисичек. Как ты считаешь, у одинокого петуха много шансов добраться до дома?

После минутного раздумья петух принялся активно биться лбом об борт ступы.

– Предположим лучшее – тебе повезло. Ты не разбился в лепешку, а удачно влетел носом в муравейник. Лиса, волк, куница, барсук, хорек или кто-то еще выпустили-таки из грязных лап героического домашнего кукарекальника. В лукошкинские ворота гордо вбежал полуощипанный петух и принялся, плача, целовать родную землю. Что дальше? Дальше что, Митя? С гребешком и в перьях кому ты, на фиг, нужен? Только в суп… Расколдовать тебя может лишь Яга, но станет ли она это делать? Чем бы ни завершилась моя дипломатическая миссия у Кощея, мне почему-то кажется, что наша бабушка вряд ли будет особо церемонна с предателями…

– Да не предаю я вас, не предаю! – взвыл пристыженный Митька. – А только жить очень хочется.

– Всем хочется. И мне, и Яге, и Кощею, и Шмулинсону – всем… И немцы эти, и нечисть их заезжая – тоже жить хотят. Работа у нас такая, в милиции не все делаешь как хочешь, больше – как должен. Так что прекрати мне тут изображать трогательную барышню-курсистку и берись за дело. Посмотри, похоже, ворон заметил нашу остановку и спешит узнать, в чем дело. Ну, ты как – со мной или пешкодралом до Лукошкина?

Митька снова спрыгнул вниз и, нахохлившись, молча просидел там всю дорогу. Ближе к обеду мы были на месте.

Лысая гора ничем особенным не выделялась. Кроме своей полнейшей лысости, естественно. Так, не слишком высокий песчаный холм в дремучем лесу. Стволы вековых сосен стоят так плотно, что пробиться сквозь их сомкнутый строй нет никакой возможности. Попасть на Лысую гору можно только сверху. Я дважды заходил на посадку, пока не приземлился на очень удачном пятачке, прямо на макушке. Выпрыгнул наружу и по щиколотку увяз в белесом песке, а черный ворон, сделав круг, уселся на борт ступы.

– Вот мы и прибыли, участковый. Ну да дело не ждет, давай-ка побыстрее к Кощею заявимся, хозяин у нас больно строг и очень точность ценит…

– Растудыть его в качель, какой пунктуальный… – хмуро раздалось со дна ступы. Бедный ворон едва не поседел от ужаса:

– Это… кто это?! Ты кого ж… да как ты посмел, ищейка милицейская?! В Кощеево царство петуха тащить? Совсем мозгов нет?

– Ты мне повыражайся тут! – рявкнул петух, взлетая на борт. Митька вздыбил перья, сдвинул гребешок на правый глаз и, грозно раздувая грудь, спросил:

– Ну, кто тут на нас с участковым?

Черный проводник только распахнул клюв, глядя квадратными глазами.

– Эта благородная домашняя птица – на самом деле младший сотрудник нашего отделения. В приглашении не оговаривался состав нашей делегации. Если Кощея что-либо не устраивает, значит, переговоры не состоятся. Можешь слетать, доложить, минут десять мы подождем…

Ворон потерянно кивнул, неуклюже, боком спрыгнул наземь и резво засеменил в сторону. Шагах в двадцати от нас он трижды отрывисто каркнул, и в песчаном холме открылась потайная дверь…

– Митя, ты чего там бормочешь?

– Молитву творю Николаю Угоднику.

– А-а… дело хорошее. О чем просишь-то?

– О том, чтобы Кощей разобиделся и нас не принял… Да не отвлекайте же меня, Никита Иваныч!

– Не буду, не буду, извини… Молитва – это святое, продолжай.

Через пару минут из дверного проема, кувыркаясь, вылетел комок черных перьев. Нашего потрепанного сопровождающего я узнал далеко не сразу. Ворон едва не влип в ближайшую сосну и уже оттуда сипло прокричал:

– Идите… ждет… в большом раздражении… мама!

– Мама в раздражении? – не понял Митька, но ворон только всхлипнул и заскользил по стволу вниз головой.

– Ладно, пошли, раз зовут. Не отставай только. – Я поправил фуражку и отважно шагнул в проем, петух следовал за мной нога в ногу.

Буквально через первые же десять ступенек из стены высунулось уродливое привидение, с воем протягивающее к нам прозрачные руки. Я хорошо помнил таких еще с прошлого визита, они сильны лишь твоим страхом, если не обращать внимания – сами развеются. Но Митька-то этого не знал! Мгновение спустя он взлетел мне на плечо и в несусветном испуге так заорал «Кукареку!», что стены задрожали. Мощное эхо подхватило петушиный крик, донеся его в усиленном виде до самых стен подземного дворца. Что началось… Малахольные привидения дохли тут же, на наших глазах. Те, кто покрепче да попривычнее, с воем уползали в неведомые норы. Узорная ограда внизу из живых челюстей чугуна скуксилась и пожухла, кое-где покрывшись сетью мелких трещин. Ступеньки под нашими ногами несколько закачались…

– Прекрати орать, балбес! – прикрикнул я. – Нашел время и место… Не хватало еще, чтоб нас тут