Солнечный ветер - Марина Светлая

все нахрен от старости, а половицы — новехонькие. Под той, что поднял, — пустота. Просунул ладонь — нащупал внутри какой-то… ящик, что ли? Пальцы холодила поверхность металла.

— Разбери-ка там все и вытаскивай. Потом обратно заложишь, понял? Чтоб не подкопаться.

— Да понял я тебя, понял.

— Давай быстрее. Время. Трубку рядом положи и не отключайся. Я хочу слышать.

На разбор пола ушло минут десять. Ящик под ним оказался довольно объемным сейфом. Чтобы вытащить — тоже пришлось покорячиться. Металл тяжелый.

— Я эту хреновину тебе не поволоку, — ругнулся Назар, разглядывая «схрон». — Я еще с сейфом по Рудославу не шлялся.

— Остряк. Открывай! — рявкнул Стах по громкой связи. — Пароль — день рождения Адама.

— Цифры говори, я понятия не имею, когда у твоего сына день рождения! — огрызнулся Кречет.

— А еще родственник. Все вы лицемеры, — хохотнул в ответ дядька. — Девятнадцать ноль восемь. Пошел?

— Открыл.

Внутри боком стоял саквояж. Обыкновенный такой кожаный саквояж. Назар не удержался — раскрыл и его. Присвистнул. Как в кино, блин. Набитый баксами под завязку чемодан! Стах точно рехнулся на старости лет.

— Хорошо. Теперь подними челюсть от пола, закрой на все замки. Сейф на место верни и заделай дыру в полу. Потом садись в машину с деньгами и поезжай на станцию. К девяти утра ты должен быть там, ясно?

— Ясно.

— Мне напоминать про то, что без шуток?

— Я, вроде, не умственно отсталый.

— Это как посмотреть. Отбой.

Убирать за собой Назар не стал. Было некогда. Вместо этого набрал Лукаша и пересказал ему новые установки Стаха. Майор полиции Ковальчук выслушал его самым внимательным образом и спросил:

— Мысли есть, нахрена туда зовет? Там людно, для него опасно в таком месте встречаться.

— Нет, его там точно не будет, — почесав висок, мотнул головой Назар. — Может, в камере хранения скажет оставить и потом заберет?

— Бабок много?

— Я их считал, что ли?

— Интересно же… Ладно, я отправлю к тебе людей, устроим старому козлу засаду.

— Нет, спугнем. Это не конец еще, его там не будет. Я уверен.

— Абсолютно?

— Я этого мудака всю жизнь знаю. Не будет у него просто, Ковальчук.

— В любом случае, пока что мы установим наблюдение за вокзалом. Не боись, не засечет.

— Кустами прикинетесь?

— Можно и так сказать, — хохотнул Лукаш. — Ладно, держи в курсе, пока отбой.

Назар и держал — в курсе. Справиться в одиночку законным способом у него другого шанса не было, кроме как довериться Ковальчуку, хотя, видит бог, сейчас предпочел бы верить только себе. А нет. Ростки эти — как стебли, тянущиеся за солнцем — пробивали себе дорогу даже там, где он того не хотел.

А еще он оказался прав. Никакого Стаха ни на рыночной площади перед зданием станции, ни внутри — не оказалось. Не было его и на перроне. Зато, держа руку на пульсе, спустя еще час Стах соизволил его набрать со следующим приказом. В полдень прибывает кловский поезд. Стоит, как и раньше, минуту. Ни черта не меняется в этом мире, только отчасти лица людей. Пройдет еще десять лет, и все тот же поезд в их захолустье простоит все так же — минуту. Как в день, когда он отпускал Милану почти навсегда.

Было велено взять билет в кассе и сесть на него, естественно, вместе с сумкой.

«Выкупи купе в СВ целиком, чтобы никто под ногами не мешался», — наставлял Стах.

«Может, еще целый вагон выкупить?» — осведомился Назар.

«Боишься разориться?»

«Что ты, у меня целый чемодан бабок».

«Юморист».

«До какой станции билет?»

«До конечной».

До конечной — до Кловска. До дома. Теперь уже дома.

Садясь на этот поезд, Назар почему-то остро и ярко ощутил — уезжая из Рудослава, он уезжает домой навсегда. Потому что дом — это уже даже не место, это не розовый сад, не хата по-над рекой, не шум мотопомп на изрытых родных пятаках. Дом — возле тех, кого любишь. Однажды птице по имени Тюдор некого стало любить, и она улетела. Ее дом перестал быть домом. И в этом они похожи, всегда, оказывается, были похожи. Наверное, потому и нашли друг друга в прошлом.

А теперь у него есть Милана. Она есть! И это к ней и для нее — когда все закончится. Все, что будет после — оно к ней и для нее.

Гудок. Диванчик. Специфический запах вечно кочующего вагона, несмотря на то, что отремонтированный будто только вчера. Так и правда лишь в поездах пахнет, больше нигде. Проводница заглянула, едва тронулись. Молоденькая, востроглазая, улыбчивая. Потом был чай в стакане с подстаканником. Эти подстаканники вместо бумажных стаканчиков, обжигающих пальцы, вернули в прошлом году впервые за долгие годы. И Назар с удовольствием грелся жаром стекла, потому что пальцы были ледяные. Впрочем, перебинтованными холода не чувствовал, жгли, заразы. Лукаш отстучал, что они будут следовать от станции до станции, стараясь поспевать за поездом, потому что на какой из них появится, в конце концов, Стах — идей не было вообще. И по какой причине он до сих пор нигде не показался, даже когда до Кловска оставались последние пару часов, Назар не представлял. Единственное, что он, чувствуя себя до предела заведенным, сделал и считал, что сделал правильно — это набрал Влада, чтобы тот организовал за домом Миланы наблюдение — еще с утра, не вмешивая Дарину, вообще никого не вмешивая, чтобы не поднимали шума. Соединил его заодно с Костей, контролировавшим перемещения Миланы по городу. Да и сейчас был бы не прочь заручиться заодно помощью вездесущего и проклятущего Олексы, чтобы отправить его к ней, чтобы ни на шаг, ни на минуту не оставлял. Но вот незадача — обменяться номерами они до сих пор не удосужились, очевидно, избегая друг друга с тех самых пор, когда сцепились под Даниной больничной палатой.

А ведь хороший Олекса мужик. Правильный. По нему видно. И честью бы было дружить с таким, как он.

«После Жердевки приготовься», —