Ковчег изгоев - Лариса Куницына

— Голос, магия, небольшая, но хорошо обученная армия светлых и щит из просветленных. Это то, что на виду, но мне часто казалось, что там есть что-то ещё.

— Это имеет отношение к магии?

— К страшной магии, которая трансформирует людей, их души и тела. Иногда, бродя по катакомбам, мы слышали ужасные звуки и видели… нет, не существ, а лишь их тени. Стоило нам оказаться поблизости, как дикий страх пронзал всё тело почти физической болью. Это был страх даже не перед тем, что мы увидим, а перед тем, что можно сотворить с живым существом, и что может случиться с нами.

— Они проводят какие-то эксперименты над людьми?

— Это уже не эксперименты. Мне кажется, что в недрах планеты они растят новую армию. Хотя, может, это просто больные фантазии насмерть перепуганного старика.

— На планете ты не говорил об этом.

— На планете мне было страшно даже думать об этом, — признался он. — Мне казалось, что мы все обречены. Когда постоянно теряешь людей, тех, кто рядом, оказывается всё меньше и меньше, начинаешь думать, что обречён. И тогда уже живешь из упрямства, из страха сдаться, предать себя, то малое, что ещё осталось у тебя от прошлой жизни. Когда вы появились, мне стало страшно и за вас, потому что я не знаю, как можно всё это победить.

— Ты считаешь, что они держат всех этих людей в городе, как живой щит? Но от кого?

— Может, от вас? Они дьявольски хитры и изобретательны. Они творят свои дела во тьме подземелий, а на поверхности распевают гимны.

— И голос…

— Голос — это страшно, но это не самое страшное. Были случаи, когда люди не поддавались голосу, но именно тогда с ними происходило то, что приводит меня в такой ужас.

— Как происходит эта трансформация?

— Не знаю, может, воздействие на клеточном уровне, может, на генном.

— И во что они превращаются?

— Точно не знаю, но могу предположить, что в безотказные и не рассуждающие боевые машины.

— Господи… — пробормотала я. — Столько ухищрений придумано, а цель всегда одна. Почему нельзя жить мирно и дружно со всеми?

— Мира чаще всего хотят те, кто устал от войны, а не те, кто ею живёт.

— Верно. Теперь о Белом Маге или Жреце? Что он?

Таро задумался, глядя в окно, где тихо шелестели листья черёмухи.

— Мы не раз пытались убить его. Стреляли и даже попадали, но это не производило на него никакого впечатления. Он словно не замечает ран, они моментально затягиваются. Один раз бросили в него бутылку с зажигательной смесью. Он горел, как факел, но это не помешало ему задушить нашего добровольца-смертника собственными руками. А потом он отряхнулся, как собака, и ушёл…

— Таро, — простонала я, — но про это я почему слышу только сейчас? Это что, японские сказки на ночь?

— Это то, что есть… Я об этом не говорил, потому что ничего другого, кроме покушения на Жреца, я вам предложить не мог. Порой мне казалось, что лучше героически погибнуть и прекратить весь этот кошмар.

— Круто, — проворчала я и, встав, подошла к окну. Экран был безупречной глубины и чистоты. Полное ощущение, что я стою у окна и смотрю на холмистые голубые луга, где в низинах уже скапливается белёсый туман. А в тумане бродит белая лошадь… Лошадь-то здесь откуда? — Что у нас получается, — я развернулась и присела на подоконник. — У нас есть неуязвимый жрец, стервозная жрица, которая телепортируется с орбиты на планету и щёлкает клыками, голос, который завораживает почище, чем гомеровские сирены, и армия монстров в подземельях. К этому армия лохматых мерзавцев с пушками и собственным космическим флотом, а также восторженная аудитория белокурой бестии, которая готова грудью идти на танки. Что я упустила?

— Призраков, ползучих и летающих тварей с большими зубами, внезапные бури и землетрясения. Пока вроде всё.

— Боюсь, доктор Дакоста вскоре дополнит эту живописную картину. И теперь ещё раз вопрос, ответ на который меня не устроил. Что бы ты сделал на моём месте. Не я на твоём, а ты на моём?

— Вернее, что ты, по моему мнению, должна сделать?

— Наверно, это более правильная постановка вопроса, — согласилась я.

— Мне кажется, что ты должна поступить так, как поступали твои далекие предки, когда со свойственной им прямотой объявляли: «Иду на вы!»

— И что это даст?

— Заставит их раскрыться и действовать, показать, что у них есть. И чем более крепким орешком покажет себя ваша баркентина, тем больше секретов им придётся раскрыть. Я не верю, что они ничего не боятся, иначе бы им не нужен был живой щит и белобрысые обезьяны с пушками. У них здесь нет врагов, кроме нас, а мы — это не то, против чего нужно держать на вооружении эскадрильи «махартов». Узнай, чего они боятся, и ударь в самое уязвимое место. Ты всегда была мастером быстрых и точных ударов.

— А что… — пробормотала я. — Этот план ничуть не хуже других. И если всё хорошо обдумать… У нас может получиться.

— Не слышу уверенности в твоём голосе, — заметил он.

— Это потому что её нет. Я не уверена в своём экипаже… И на мне лежит слишком большая ответственность. Я должна победить и привезти домой всё это сборище уникумов, а ещё спасти здесь тех, кого можно спасти.

— А в себе ты уверена? — поинтересовался он, заведя руки за голову.

Его тёмные глаза пристально смотрели на меня. Я подумала, что мы никогда не разговаривали с ним так откровенно. И, наверно, я многое из-за этого потеряла.

— В себе? — я всерьёз задумалась, прислушиваясь к тому ответу, который готов был сорваться с губ. — Конечно, как всегда… — прозвучал он, и я усмехнулась.

— Я думаю, что они бояться тех, кто уверен в себе, — неожиданно произнёс он. — Тех, кто не нуждается в них.

— Что ты имеешь в виду? — насторожилась я.

Он устало закрыл глаза.

— Извини, я устал. Мне страшно засыпать, потому что я боюсь, что, проснувшись, я пойму, что всё это сон. И ты тоже… Но природа берёт своё.

— Спокойной ночи, Таро. Пусть тебе приснится дом, а, проснувшись, ты поймешь, что стал ближе к нему. Увидимся утром.

Я ушла, размышляя над его странными словами. Они были сказаны не зря, но он почему-то не стал объяснять, что имел в виду. Может, не знал сам, а, может, считал, что, лишь додумавшись до ответа, я смогу извлечь из этого какую-то пользу.

Вернувшись в свою каюту, я поняла, что не хочу оставаться в ней. Она по-прежнему была чужая и неуютная, в ней ощущалось чужое присутствие. Я осмотрела все комнаты и шкафы, заглянула под диваны, потом с сомнением взглянула на компьютер, но не стала его включать. Вместо этого я достала сумку и, сложив туда вещи, вышла. Пройдя по коридору, я остановилась у другой двери и нажала на кнопку звонка. Дверь открылась.

— Я поживу несколько дней у тебя? — спросила я.