Околдованные любовью - Кэтрин Куксон

— Кто клецки? — поднял брови Марк.

— Все они у бабушки в доме, — широко улыбаясь, стал объяснять Люк. — И дедушка, и Филлис, и слуги — все жирные клецки. Так их Бригвелл прозвал, а иногда он называет их тягучим пудингом.

Марк смотрел на Люка и думал, что за него можно не беспокоиться, он на рожон не полезет и бурю переждет. А Мэтью не станет отсиживаться, он бросит вызов всем штормам.

— А теперь идите, и ведите себя хорошо. Мы скоро увидимся.

— До свидания, папа.

— До свидания, папа. Ты напишешь маме, правда?

— Да, Мэтью, напишу. До свидания, мои дорогие.

Когда дверь за детьми закрылась, Марк развернул кресло к окну и, положив руку на широкий подоконник, уткнулся в нее рукой.

Прошло восемь часов, но он ни разу не позвонил, и Тилли решилась постучать к нему. Она открыла дверь. Марк сидел у окна, невидящим взглядом глядя в звездную ночь. Он не повернул головы в ее сторону.

— Я принесла вам попить горячего, сэр, — тихо проговорила она.

Он в ответ чуть заметно отрицательно покачал головой. Комнату освещал отсвет горевшей в коридоре лампы, проникавший через незакрытую дверь. Тилли поставила поднос и зажгла свечу в ночнике, потом закрыла дверь и, подойдя к Марку, положила руку ему на плечо.

Он резко повернулся и поднял на нее глаза.

— Троттер, скажи, почему? Почему ему было суждено погибнуть, и так рано, на рассвете жизни?

Что могла она на это ему ответить? Ничего, и он продолжал:

— Мы только начали узнавать друг друга. На меня давит груз вины за то, что столько лет я не уделял ему достаточного внимания. Рядом были другие дети. Он, очевидно, это чувствовал… и ты сама видела, как он преобразился и повеселел, а все потому, что они уехали и ее больше не было здесь.

Чем могла она ему помочь? Тилли быстро прошла в гардеробную и налила в стаканчик бренди. Вернувшись в спальню, она вылила бренди в молоко. Он был не равнодушен к горячему молоку с бренди.

— Спасибо, Троттер, — поблагодарил он, когда она подала ему стакан в серебряном подстаканнике, и прибавил: — Иди спать, день выдался длинным.

— Я не устала, сэр, — поколебавшись ответила она. — Я могу еще побыть с вами.

— Нет, Троттер, не сегодня. Но все равно, спасибо. Доброй ночи.

— Доброй ночи, сэр…

Шли дни, недели, месяцы. Марк больше не высказывал желания спуститься вниз. Казалось, он окончательно утратил интерес к жизни. Мистер Бургесс рассказал ему о новом писателе по имени Уильям Мейкпис Теккерей, книгу которого «Записки Желтоплюша» он прочитал с удовольствием и теперь рекомендовал Марку, но тот только рассеянно поблагодарил:

— Спасибо, Бургесс, как-нибудь в другой раз.

Апатия хозяина беспокоила всех в доме. Бидди жаловалась, что все ее старания пропадали зря и готовить для него было теперь сплошным переводом продуктов. Но, конечно же, на самом же деле еще ни разу не пропало крошки от той еды, что возвращалась им почти нетронутой. Но, как заметила Бидди, рабочий люд, как и куры, могут вполне обходиться и грубой пищей и совсем не обязательно пичкать их маслом, яйцами и сметаной.

— Ты не могла бы придумать что-нибудь, чтобы его отвлечь? — спросила Бидди у Тилли вечером того памятного дня.

Они сидели вдвоем в кухне, как делали иногда поздно вечером, переделав все дела. В доме стояла тишина, все остальные давно ушли спать. Огонь в очаге был притушен. Фитили в лампах привернуты. Ярко горела только лампа в кухне. Бидди подошла к ней, сняла узкий стеклянный колпак и убавила огонь. Затем прищипнула фитиль и, вытерев пальцы о юбку, обратилась к Тилли: «Ну?», на что Тилли ответила: «Что?»

— Я спрашиваю, ты что-нибудь придумала?

— А что, по вашему мнению, я должна сделать?

— Не мне тебе указывать, — откликнулась Бидди, надевая на лампу стекло. — Мне не известно, что у тебя на сердце и что в голове. Только тебе известны твои чувства… А все остальные видят, что чувствует он. С какой стороны ни смотреть, шаг этот серьезный. Но со временем тебе будет от этого польза.

— Многие считают, что это давно произошло. И в первую очередь миссис Форфут-Медоуз. Она хотела от меня избавиться.

— Если ты решишься, она будет беситься, потому что он никогда не отпустит тебя. И еще, — она прямо посмотрела Тилли в глаза, — тебе придется смириться с тем, что на приличное замужества рассчитывать тебе после этого не придется.

Они молча смотрели друг другу в глаза. Затем Тилли медленно встала и, не говоря больше ни слова, вышла из кухни.

В своей комнате она вымылась с головы до ног в теплой воде с душистым мылом из туалетной комнаты хозяина. В первый раз она надела новую ночную рубашку, сшитую из тонкого батиста, кусок которого нашелся, когда она перебирала один из сундуков на чердаке. Таких сундуков со старой одеждой там стояло немало, а в одном были сложены отрезы ткани. Тилли решила, что не будет ничего плохого, если она возьмет один небольшой кусочек. И ее рукам нашлось занятие на многие месяцы, зато украсившая перед рубашки вышивка «елочкой» стала предметом ее гордости.

Она разгладила рубашку и принялась рассматривать свои руки, приблизив их к лампе. Они стали мягкими, из-под ногтей исчезли темные полоски и заусенцы. Кожа на тыльных сторонах ладоней побелела и была такой же белой, как и на самих ладонях. Тилли коснулась рукой волос. Она мыла голову каждую неделю и каждый день вечером, когда не очень уставала, хорошо расчесывала волосы, перед тем как заплести в косы.

Она перебросила косы вперед, они спускались ниже груди и были шелковистыми на ощупь. Тело ее было готово, но еще требовалось подготовить душу. Тилли сознавала, что шаг, который она решилась совершить, изменит всю ее жизнь, как намекала Бидди. А если у нее появится ребенок? А если и так. Не она первая, не она последняя. А если это будет его ребенок — чей же еще он мог быть, — то хозяин от него не откажется, она чувствовала, что он не такой человек.

Но пока ничего не произошло, уверена ли она, что идет на этот шаг единственно ради того, чтобы утешить его, или дело не только в этом? Такая причина существовала, но была слишком личной, и разум запрещал ей думать об этом. И кроме всего прочего, нравился ли он ей достаточно, для того чтобы переступить черту?

Она посмотрела на ладони и кивнула в ответ своим мыслям. Да, ее симпатия к нему была достаточно сильной…

В халате и со свечой в руках Тилли на цыпочках вышла из своей комнаты и проскользнула в гардеробную. Часы на камине показывали без двадцати двенадцать. Может быть, он спит? Тогда она не станет будить его.

Осторожно открыв дверь, Тилли тихонько вошла в комнату, освещаемую только светом ее свечи. Она подняла ее над головой и встретилась с ним взглядом. В его широко раскрытых глазах не было и намека на сон. Он казался очень бледным, а волосы выглядели очень темными, и в них не было заметно седины. Он слегка приподнялся и спросил: