Стратегическая авиация России. 1914-2008 гг. - Валерий Николаевич Хайрюзов

детали. Когда прапорщик Тайсенов обнаружил очень подозрительную замену одних самолетов другими, то в свободное от службы время отправился в город Семипалатинск и сообщил о странных перелетах.

Пока борец за национальную независимость Казахстана прапорщик Тайсенов думал, пока он собирался, пока казахская Фемида «чесала репу», удалось увести и посадить на аэродром Украинка пятнадцать Ту-95МС.

Когда казахские «приватизаторы» наконец проснулись, в гарнизон Чаган приехал некий чин из прокуратуры и привез постановление о возбуждении уголовного дела против командира воинской части полковника Пыльнева. Был прокурорский чин широк лицом и фигурой, глядел из-под очков в тонкой золотой оправе важно и значительно, но отобедать в летной столовой не отказался. С любопытством он оглядывался по сторонам и даже трогал отделанные полированным деревом панели командирского зала в столовой. Угостили его на славу. Прокурор часть своей важности после обеда утратил и уехал, вполне довольный приемом, заверив всех, что недоразумение будет улажено.

Через день пришел запрет поднимать в воздух боевые корабли. В случае нарушения этого запрета предполагалось нарушителей уничтожать в воздухе силами ПВО независимого Казахстана (хотя перелеты транспортных летательных аппаратов не возбранялись).

Когда парами, когда четверками «Медведи» Ту-95МС уходили из Семипалатинска. К началу марта в полку осталось только три самолета последней модификации. Но полеты боевых самолетов были уже запрещены, и нужно было искать другое решение вопроса.

Дело осложнялось еще и возбуждением уголовного дела против командира части полковника Пыльнева. Такие же дела могли быть заведены и против других летчиков — участников перегонки самолетов. В это время в жилой зоне гарнизона стали появляться группы местных молодых людей, которые вели себя агрессивно, всячески задирали летчиков и техников, провоцируя драки.

Полковник Артамохин прилетел на аэродром Чаган второго марта. Вместе с ним на транспортном Ан-12 прибыли три экипажа с Украинки, которым и предстояло завершить историю. Сразу же после посадки подошла кучевка, как говорят в авиации. Началась метель. Снег шел всю ночь. Всю ночь работали аэродромные службы по очистке взлетно-посадочной полосы от снега. Все это было привычно. Аэродром должен быть боеготов в любую погоду.

На рассвете Артамохин поднял двадцать третий полк по тревоге. Он сидел на КДП (командно-диспечерском пункте), в просторечье именуемом «вышкой», и принимал доклады от командиров эскадрилий о готовности авиатехники, когда дежурный, округлив в дурашливом испуге глаза, подал ему трубку и сказал: «Вас, из Министерства обороны Казахстана». Голос в трубке строго спросил: «Что у вас там за балаган творится?» И, хотя Валерий Михайлович узнал говорившего, он поинтересовался: «С кем имею честь?»

— Полковник Байжигитов, Министерство обороны Казахстана.

— Полковник Артамохин, начальник отдела боевой подготовки тридцатой воздушной армии. Провожу плановую проверку боевой готовности частей гарнизона. А что это ты, Кадыржан Исмаилович, еще не генерал?

Полковника Байжигитова хорошо знали и помнили в гарнизоне Белая, где он после окончания Военно-политической академии имени Ленина дослужился от замполита полка до начальника политотдела дивизии. Он мало походил на казаха. Острое лицо, ниточка усов, хищный нос и легкая, сухощавая фигура. Был он штурманом и, несмотря на то что еще до академии сдал на первый класс, летал в составе экипажей Ту-22 только на месте второго штурмана, вернее, штурмана-оператора. Широкую известность в народных массах он приобрел благодаря необыкновенной способности выдавать словесные шедевры, которые вполне могли украсить книгу любого юмориста. Так, например, на вопрос одного из слушателей лекции на политзанятиях: «Что такое союзная республика?», — Кадыржан мгновенно ответил: «Это что-то вроде резервации». А на митинге, посвященном началу учебного года в Вооруженных силах, он произнес фразу, которую до сих пор повторяют остряки на всех аэродромах Дальней авиации: «Пусть Рейган знает — мы выполним любой приказ любого правительства!»

— Ты все шутишь, Михалыч! — кричал Кадыржан в телефонную трубку, — а я не шучу. Смотри там, не вздумай «Медведей» в воздух поднять. Если взлетят, мы вынуждены будем поднять силы ПВО и сбивать их.

— А кого поднимать станешь, Кадыржан? У вас сколько боеготовых самолетов? Один или два?

— Ты не шути так, Валерий Михалыч. Я ведь рассердиться могу.

На этом разговор закончился. Сердиться Кадыржан умел. Глаза наливались кровью, ноздри хищно раздувались, он разражался потоком весьма путаных философских сентенций, среди которых ясно и чисто звучала только одна фраза: «Ты что, думаешь, Аллаха за бороду схватил?!» Но на решительные действия Байжигитов был вполне способен, это следовало учитывать.

Ветер стал стихать, но видимость по-прежнему была почти нулевая.

«Что делать? — думал Артамохин. — Нижний край облачности — пятьдесят метров. Видимость — пятьсот — шестьсот метров. Экипажи на этом типе самолетов почти не летали, а тут такая карусель. Но поскольку ситуация накаляется, нужно взлетать и уносить отсюда и лапы, и хвост».

— Решено! Летим!

Далее все пошло по заранее обговоренному сценарию.

Когда экипажи заняли свои места в самолетах, Артамохин послал в эфир фразу: «Я — двести восемьдесят пятый, проверка связи, четыре, три, два, один. Отсчет». Это была команда на запуск. Все три корабля запустили двигатели и стали подруливать к полосе. После осмотра кораблей техник из стартового наряда показал направление движения, и самолеты вышли на исполнительный старт. Как обычно, была прочитана предполетная молитва, так всегда называли карту проверки бортового оборудования. Артамохин шел замыкающим, чтобы проконтролировать взлет не-опытных командиров.

— Экипаж, приготовиться к взлету. Винты на упор. Бортинженеру вывести двигатели на взлетный режим.

Затем инженер доложил о проверке работ двигателя и топливной автоматики.

— Экипаж, взлетаю. Правак — убери ноги с тормозов, бортинженер — держи газ.

Это была обычная, рутинная работа, такая привычная, что не оставалось места раздумьям и сомнениям. И вот уже многотонная махина крылатого корабля тронулась с места и начала разбег, а штурман начал отсчет скорости.

Летчикам тяжело выдержать направление взлета в условиях плохой видимости. Снежные заряды шли по полосе на взлетавший самолет один за другим, с короткими промежутками. В эти паузы Артамохин успевал ориентироваться по двум-трем огням у полосы.

Валерий Михайлович услышал голос штурмана: «Скорость — сто пятьдесят километров в час. Сто семьдесят… Сто девяносто».

Стук колес о бетонные плиты взлетной полосы превратились в вибрацию.