Земля несбывшихся надежд - Рани Маника

Люк подошел и обнял меня, чувствуя, как я дрожу. Я снова хотела очутиться у него в груди, слышать его мысли, видеть то, что видит он, и быть его частью. Представляла, что он убирает от меня свои руки и видит, как мое обессилевшее тело падает на пол. Поймет ли он, что я уже внутри него? Что я часть его? В моей голове всплыли слова одной суфийской песни, над которой я когда-то смеялась, как над нелепой и театральной.

В саду зацвело дерево манго. Это было необыкновенное зрелище. Аму подвесила под ним гамак и дремала там каждый день. Я наблюдала за ней из своего летнего домика, она выглядела завидно умиротворенной.

Я пошла навестить дядю Севенеса, он жил в комнате на двоих. Это было ужасное место: идти на четвертый этаж по грязной железной лестнице, в конец вонючего, черного от грязи коридора, в выцветшую синюю дверь. Когда я поднималась по ступенькам, стараясь не касаться грязных перил, то увидела, как из синей двери выходит женщина. Она была чрезвычайно привлекательна, волосы стянуты в маленький пучок, в модных белых брюках и белых туфлях на шпильках. Ее каблуки громко стучали по металлическим ступеням.

Мне не хотелось встретиться с ней, чтобы не видеть выражения ее лица. Я быстро развернулась и пошла вниз по лестнице. Я спряталась в старомодной китайской кофейне, где усталый вентилятор вертелся высоко под потолком и где пожилые китайцы, полусидя или опустившись на корточки, устроились на трехногих деревянных скамеечках и маленькими глотками пили свой кофе и ели жареный белый хлеб с кайей. Я заказала чашечку кофе и почувствовала необъяснимую грусть, вспомнив о том, как дядя Севенес рассказывал мне, как он когда-то выжидал около булочной, чтобы украсть маленькие баночки кайи. В то время она была не зеленой, а оранжево-коричневой, и он открывал баночку, засовывал туда язык и до последней капли вылизывал эту сладкую смесь, приготовленную из кокосового молока и яичных желтков.

Когда я была младше, он был моим героем на белом слоне, который никогда не ошибался, но сейчас он жил один в маленькой комнатке, и навещали его проститутки в вызывающей одежде, выходя из его комнаты в одиннадцать утра.

Когда прошло достаточно времени, я снова попробовала подняться. Дядя открыл мне дверь, его взгляд был затуманенным, и, увидев меня, он что-то проворчал. Потом ушел, оставив дверь открытой. Я вошла.

— Доброе утро, — сказала я радостно, стараясь не смотреть на незастеленную кровать. Он выглядел так, будто страдал от действительно тяжелого похмелья. Из коричневых бумажных пакетов я достала пачки сигарет, купленные в кофейне внизу, и положила их на столику кровати. Он поставил чайник.

— Как дела? — хрипло спросил он, небритый, с жуткими темными кругами вокруг глаз.

— Не так уж плохо, — сказала я.

— Прекрасно. Как папа?

— О, у него все хорошо. Только он больше со мной не разговаривает.

Он обернулся, делая себе кофе.

— Будешь?

— Нет, я выпила чашечку в кофейне, — сказала я автоматически, а потом, одумавшись, покраснела. Мой дядя посмотрел на меня с хитрой улыбкой, поняв, что я видела проститутку. Он все еще был ребенком, любившим шокировать людей. Он закурил сигарету.

— А как поживает твой муж? — В его голосе появилась какая-то новая интонация, которая мне не понравилась.

— Отлично, — сказала я, не колеблясь.

— Ты до сих пор не дала мне его дату и время рождения, чтобы я мог составить его гороскоп, — обвинил он меня, сквозь дым глядя на чайник.

— Да, все забываю, — солгали я, хорошо понимая, что не хочу давать ему астрологические данные. Думаю, потому, что боялась того, что могла узнать. — Я принесла тебе сигарет, — сказала я быстро, чтобы сменить тему.

— Спасибо. — Он внимательно посмотрел на меня. — Почему ты не хочешь, чтобы я составил ему гороскоп? — спросил он.

— Дело не в том, что я не хочу, чтобы ты это делал. Дело в том, что…

— Я видел сон о тебе…

— О, о чем именно?

— Ты шла по полю, и у тебя не было тени. А потом я увидел, как твоя тень убегает от тебя.

— Ух! Почему тебе такое снится? У меня просто волосы дыбом становятся. Что значит этот сон? — спросила я, полная ужаса, тогда как мне хотелось с насмешкой относиться ко всей этой суеверной чепухе в моей новой счастливой жизни. Я осмотрелась в этой убогой комнате. В моем большом доме с хрустальными люстрами, игривыми фигурами эпохи Возрождения и отсеками для духов в потолке не было места дяде Севенесу и его снам. Я стала жалеть о том, что пришла к нему. Когда я увидела проститутку, мне надо было просто уйти. Потом мне стало противно, что я прислушивалась к таким чудовищным мыслям. Когда-то я всем сердцем любила его.

— Почему ты не позволишь мне помочь тебе? — спросила я.

— Потому что ты можешь только дать мне что-то материальное, в чем я не нуждаюсь, но не можешь помочь моей душе. Ты и вправду думаешь, что я стал бы счастливее в огромном доме с полом из черного мрамора?

— Так что должен означать этот твой сон?

— Не знаю. Я никогда не знаю, пока не становится уже слишком поздно, но все мои сны — это предупреждения о несчастье.

Я вздохнула.

— Я должна идти, но я оставлю тебе немного денег на столике, хорошо?

— Спасибо, но в следующий раз не забудь принести мне данные о своем возлюбленном.

— Хорошо, — согласилась я устало. Мое хорошее настроение окончательно исчезло.

Что случилось с теми временами, когда мы часами говорили поздней ночью, когда все уже спали? Больше не о чем было говорить. Я знала, что дело было во мне. Я боялась подпустить дядю слишком близко, чтобы не сломать хрупкие крылья моего счастья. Еще никогда в жизни я не была так счастлива, а у него было достаточно силы, чтобы разрушить это. Знала, что он был на это способен. И еще знала, что все было слишком хорошо, чтобы быть правдой, но иллюзия счастья должна была быть защищена любой ценой. Я приняла решение некоторое время не видеться с дядей Севенесом.

Через три месяца Люк пришел в восторг, когда я сказала ему, что беременна. Я хотела назвать ребенка Ниша, если родится девочка. Когда-то бабушка Лакшми хотела, чтобы так звали меня, а я хотела угодить ей, назвав Нишей ее правнучку. Она будет красива, будто полная луна. Я развесила по всей нашей спальне фотографии Элизабет Тейлор, чтобы первым, что я видела бы утром, открыв глаза, и последним, что я бы видела перед тем, как уснуть, была красота.

Меня тошнило каждый день. Бабушка Лакшми посоветовала имбирный сок. Люк приносил мне цветы в серебристой бумаге и говорил, чтобы я не бралась ни за какую работу.

Однажды вечером я спокойно лежала в постели, когда Люк присел рядом со мной и стал рассказывать о своем прошлом. Его маму, молоденькую китайскую девушку, изнасиловали японские солдаты и оставили, решив, что она мертва; каким-то образом она выжила и родила его, но все-таки она умерла от голода на ступеньках Католического сиротского приюта. Однажды утром монахини открыли двери и увидели ребенка, плакавшего рядом с ее холодным телом. Его несчастное маленькое тельце было покрыто язвами, а живот раздут от червей.