Летняя книга - Туве Марика Янссон

обсуждался. Возможно, мы думали, что немного странно отказываться от того, чего никогда не существовало, но мы не произносили этого вслух. Все продолжалось как обычно, совершенно как обычно.

Потом настало время подписывать наши картины. А очень скоро началась война.

Однажды после войны я случайно встретила соученика по художественной школе, и мы зашли в кафе. Во время разговора я спросила о Роберте:

– Ты не знаешь, где он сейчас?

– Этого никто не знает. Он исчез. Он перешел через границу.

– Что ты имеешь в виду?

– Это так похоже на него, – продолжал мой соученик, – понимаешь, он просто сбился с пути. Он исчез в тот самый промежуток времени, когда ничего не происходит, когда всего лишь пребываешь в ожидании, что-то вырезаешь или что-то там мастеришь. Роберт пустился в путь со своим альбомом для эскизов, он блуждал в лесу, а потом отправился вместе с рисунками обратно, в солдатский буфет. Я думаю, ему нужно было в тот раз попасть в такое место, где можно было как следует поесть. Но пошел он не в ту сторону, он совершенно не умел ориентироваться.

Я много думала о Роберте, пожалуй, больше всего о его прощальном письме. Теперь мне кажется, я понимаю, что письмо это было написано под давлением обстоятельств и вызвало колоссальное чувство облегчения и освобождения. Интересно, был ли кто-нибудь еще за пределами школы, кому он написал в таком же роде? Написал ли он своим родителям? Да, наверняка своим родителям он написал.

Подумать только, рискнуть отдалиться от близкого окружения, ото всех – будь то люди, тебе недоступные либо, наоборот, позволившие слишком приблизиться к тебе! «…По разным причинам, исключительно личного свойства, чувствую себя вынужденным…»

Нет, ведь так не поступают!

Августовским вечером

Перевод Л. Брауде

Однажды августовским вечером тетушка Ада и тетушка Ина, сидя на веранде своей виллы, как бывало и раньше, приходили в себя; последние из родственников уже разъехались, и теперь слышался лишь шум ветра в саду. Вечер был очень теплый, но открывать окна было нельзя: ночные мошки летели на свет лампы и, вызывая отвращение, падали и умирали с дрожащими крыльями на волосатом тельце.

– Все прошло хорошо? – спросила Ина. – Их было слишком много. И зачем опять понадобилось брать с собой детей, ведь это торжество было в память о маме? Мы забыли про салат!..

Ада не ответила, и ее сестра продолжила:

– Стоит ли нам устраивать это всякий раз в день ее смерти? Это могут делать другие, в городе – легче. Что было не так?..

– Ничего, – ответила Ада, – кроме того, что ты переусердствовала, ты слишком много болтала о маме. Зачем ты пыталась пробудить у них чувство вины, дай им забыть… Она была совсем старой, и все кончилось быстро.

Одной ночной мошке удалось залететь на веранду, и она обожглась. Ада быстро сказала:

– Дай-ка я… – и придавила насекомое кофейной чашкой.

– Погаси лампу! – воскликнула Ина.

Когда на веранде стало темно, сад с силуэтами деревьев, которые покачивались на ветру, подступил ближе.

– Но я не хочу, чтобы они забывали, – сказала Ина. – Почему я должна быть единственной, кто помнит?!

– Что тебе о них известно? – заметила Ада. – Вообще-то, они встречались только на праздниках. Эта история с потолком в ванной… они чувствовали себя неловко…

– Так им и надо, так им и надо! Она была одна, Ада, она была там совсем одна…

– Да-да! Я знаю. Мама поднялась на лесенку, чтобы разрисовать потолок в ванной, поднялась сама и, как обычно, тайком. Так бывает, она ни на кого не надеется, кроме себя самой; она падает и ломает себе шею. Ей за восемьдесят! Достойный уход из жизни. А теперь ты проповедуешь, что нам следовало бы сделать бог знает что, дабы подарить ей еще десять лет жизни! Ина, тебе ведь известно, что в самой глубине души она была слишком, да – слишком…

– Вовсе нет, – возразила Ина, – вовсе нет! – Она вскочила и начала ходить взад-вперед по веранде. – Она не была деспотична!

– Но я этого не говорила.

– Но именно так ты и думала!

– Сядь! – сказала Ада. – Ради бога, сядь и успокойся. Ты никогда не могла выдавить это из себя, и пусть теперь это в виде исключения будет сказано. Помнишь: «Что она сейчас делает, чем она занимается, почему у нее так тихо, потому ли, что она плохо себя чувствует или обижена из-за того, что я сказала, или не сказала, или не сделала?» Мы все это знаем, ну и что теперь?

– Ты говоришь так жестоко, – сказала Ина. – Мама была чудесной!

– Сядь же наконец!

– Ада, знаешь, когда это случилось, у меня заболели зубы, и врач сказал: это потому, что я все время стискивала челюсть.

– Да-да, ты рассказывала. Садись! Я не в силах больше с тобой говорить, да и ты тоже. Только не начинай плакать. Я принесу свечи.

Ада вернулась с двумя горящими свечами и, поставив их на стол, сказала очень дружелюбно:

– Ина, мог бы кто-нибудь умереть вот так, никого не обременяя и не по чьей-либо вине? Ей было весело, понимаешь, весело! И не старь сама себя. Она была в том самом возрасте, когда человек становится упрямым, и что мы с тобой могли поделать?

Ина заплакала.

– Да-да, именно так, – сказала ее сестра. – Чего ты хочешь? Быть может, это тебе следовало разрисовать потолок? Он по-прежнему в пятнах и недоделан, и я могу представить себе, как ты закрываешь глаза, когда входишь в ванную и чистишь зубы. Неужто ты испытываешь чувство вины и тебя мучает совесть?! Есть ли у тебя на это право?

– Нынче проповедуешь ты, – вскричала Ина, – ты, которая знает все лучше, чем все другие люди на свете, точь-в-точь как мама! Нельзя даже погоревать в мире и покое!

– Ладно! Горюй! У тебя ведь монополия на это. Вот тебе носовой платок. Ина! Подумай. Это так просто: мама должна была все делать сама, она вечно успевала раньше других и ни на кого не полагалась. Все так и было.

– Разумеется, полагалась, – ответила Ина.

– О чем ты?

– Она полагалась на то, что мы оставим ее в мире и покое.

– Это было прекрасно, – сказала Ада. – Замечательно! А мы и предоставили ей быть в мире и покое! Это лучшее, что ты сказала за долгое время.

– Ты в самом деле так думаешь?

– Да, я так думаю. Ина, дорогая, нельзя ли нам пойти лечь спать?

– Иди одна, я еще останусь ненадолго.

– А ты не забудешь погасить свечи?

– Весело! – заметила Ина. –