Диктатор - Сергей Снегов

— Этот долговязый голубоглазый Троншке непременно разобьёт свою белокурую голову о ваши заслоны, Пеано, — сказал я.

Пеано вздохнул и осветился радостной улыбкой. Это новое сочетание было забавным — унылый вздох и сияющая улыбка одновременно.

— Надеюсь на это. Но он слишком быстро движется, проклятый Троншке. Он может приблизиться раньше, чем мы закончим оборону.

— Он не только быстро движется, но и далеко отходит от фронта. Надо наказать его за такую оперативность. Этим займусь я.

У себя я вызвал Готлиба Бара. Отступление наших войск на фронте было прекращено, на огромной линии, прорезавшей всю страну с юга на север, установилось спокойствие.

— Готлиб, будешь теперь показывать, чего реально стоишь. В смысле, соответствуешь ли своему высокому посту, — приветствовал я старого друга. В отсутствие Гамова с Готлибом, как и с Павлом, я не соблюдал предписанной чинности.

— Вполне соответствую и стою не меньше, чем заплатил за тебя одураченный Аментола, — весело отпарировал Готлиб. Он узнал об игре с Войтюком только из речи Гамова по стерео и не переставал удивляться, что хитрая операция прошла в тайне от него. Не меньше он удивлялся и тому, что я не был казнён, очень уж правдоподобно выглядела сцена повешения. И сказал мне об этом при первой же встрече на Ядре не только с радостью, но и с некоторой завистью — министра организации восхитила блестящая организация спектакля казни. Готлиб положил передо мной схемы, чертежи с колонками цифр. — Можешь сам убедиться в моей реальной цене.

Он, конечно, был на своём месте и стоил даже больше того, во что сам оценил себя. На душе у меня становилось легче. Всё, что мы предварительно намечали, планируя поворот от отступления к атаке, было выполнено с превышением. Я боялся, что, форсируя производство сгущённой воды для большого метеонаступления и флота, Бар ослабит производство на других военных заводах — возможности его небеспредельны. К тому же пришли к концу запасы, созданные Маруцзяном. И хотя золотая валюта выдавалась, валютные магазины уже не соблазняли роскошью редких товаров. Готлиб Бар справился с затруднениями. Документы показывали, что поток снаряжения не только не ослабел с началом воздушной войны, но даже усилился.

— Через неделю развернём наступление, — сказал я.

Он с нарочитым сокрушением пожал плечами.

— Удивляюсь вам, великие военачальники. Внутри ваших смелых ударов всегда затаённая трусость. Наступление можно начинать уже завтра — людей и боеприпасов хватит. Нет, вы всё колеблетесь.

Он был превосходным организатором промышленности, но в стратегии не разбирался.

— Можем ударить и завтра, ты прав. Но глупо, Готлиб. Генерал Троншке разделил армию на две части. Если мы начнём завтра, он успеет воротить ушедшие войска и будет отбиваться сосредоточенной массой — зачем нам это? Пусть он ввяжется в бой с нашей новой армией в своём тылу, а мы тогда грянем на фронте.

Март Троншке в несколько дней достиг первого из наших тыловых «колец» и ударил по нему с такой силой, что сразу овладел всеми наружными укреплениями. Но в городе его натиск ослаб — завяз в уличных схватках, распылился в боях за дома. Вероятно, ни в одной из прежних битв не было такой концентрации людей и оружия на малой площади, как в сражении у этого первого из шести «колец». И если бы мы не обладали абсолютным превосходством в воздухе, Троншке выбил бы нас из города — и вторичный плен для тех, кто остался в живых, стал бы неизбежен. Но десанты с водолётов снова захватывали укрепления, оставляемые нами, — битва для каждого отряда Троншке шла впереди и позади, справа и слева, боевые уставы кортезов и родеров таких хаотических сражений не предусматривали, воины им не обучались: Пеано мастерски использовал затруднения противника. И это дало возможность подготовить большое наступление.

Теперь всем известно, что разведка кортезов не смогла даже приблизительно оценить реальную мощь наших сил. Уже в первый день фронт противника был прорван в двух местах, а потом весь покатился на запад. Территория, с таким трудом завоёванная Вакселем за год войны, возвращалась за дни. Март Троншке срочно снял осаду «колец» и погнал войска назад, на поддержку рушащемуся фронту. И тут ему пришлось до дна выпить горькую чашу, приготовленную для него Альбертом Пеано: все шесть «колец» одновременно раскрылись, из каждого выступили заново оснащённые дивизии бывших пленных, усиленные по воздуху пополнениями. Дивизии на марше соединялись в корпуса — новая армия, стремящаяся к отмщению за пережитые унижения и страдания, яростно бросилась на повернувшие на восток вражеские войска. О том, чтобы выдержать битву с повёрнутым фронтом, не могло быть и речи. Лучше всех это понимал сам Троншке. Прищепа перехватил его отчаянную радиограмму Аментоле. Президент Кортезии вновь возник из небытия — подхалимы уже славили Аментолу за очень предусмотрительное, очень удачное бегство от хищных вражеских рук, — так вот, Аментола, к чести его скажу, понимал, что поражение Троншке равнозначно катастрофе. Он потребовал от Клура и Корины, ещё не участвовавших в сражениях, срочного выступления. Оба союзных государства отреагировали — Корина собрала небольшую армию и перебросила её на материк, Клур вторгся несколькими дивизиями в Родер и преследовал наши войска, оставившие свои «кольца». Я смотрел на карту и пожимал плечами, так невероятна была картина. Дивизии Клура наступали на восток, навязывая битву нашим отступающим «кольцевикам», дивизии Троншке, отбиваясь от наших главных сил, отступали на запад, навстречу своим же дивизиям, сражавшимся с «кольцевиками».

Финал мог быть только один, и он закономерно совершался. Разрозненные дивизии Троншке соединялись, но теперь сами были в жёстком кольце. Клуров, уставших от маршброска через весь Родер и добрую половину Ламарии, легко отбросили назад. Пеано послал Троншке ультиматум. Заранее оговариваюсь, что к тексту ультиматума я руки не приложил, его сочинил сам Гамов.

Вот точный текст:

Генералу Марту Троншке, командующему соединёнными армиями Кортезии, Родера, Ламарии и Патины.

Ваше положение безнадёжно. Вы окружены и отрезаны от баз снабжения. Три четверти боеприпасов вами израсходовано, число раненых и больных почти равно числу ещё боеспособных. Ни один водолёт не может прорваться к вам, наше господство в воздухе абсолютно. Дальнейшее сопротивление самоистребительно.

Наши предложения:

1. Вы отдаёте приказ своим армиям сложить оружие и сдаться в плен. Срок — 24 часа с момента объявления настоящего ультиматума.

В случае капитуляции все пленные солдаты и офицеры поселяются в специальных лагерях, где им обеспечат благоприятный быт, не идущий ни в какое сравнение с трагическими условиями жизни военнопленных в ваших лагерях.

2. В случае продолжения войны все военнопленные, захваченные в ходе последующих битв, будут содержаться в лагерях карательного режима, ухудшенного даже по сравнению с вашими лагерями для военнопленных.

3. Если какие-то соединения ваших армий, отчётливо сознавая своё безнадёжное положение, будут исступлённо сражаться ради накопления трупов и лживых традиций «воинской доблести», офицеры и солдаты, виновные в таком преступлении, по захвате их будут предаваться суду Священного Террора для выполнения унизительно-позорной их казни, без права апелляции к суду Милосердия.