Царь муравьев - Андрей Плеханов

– Здорово сегодня было, – говорю я. – Спасибо, Жень, ты славно все устроила…

– Нет, не славно, – шепчет она. – Дым. Ты чуешь дым?

Она проводит рукою вокруг себя и сизые струйки тумана проплывают между ее пальцами.

– Это не дым, Женечка, всего лишь туман.

– Это дым! – говорит она нервно и громко. – Что-то не так, нам нельзя в гостиницу! Давай уедем!

– На чем? Поездов не будет до утра. И такси нет – смотри, ни одной тачки на стоянке. Здесь тебе не Россия. Белочка, ты еще не проснулась, вот и кажутся тебе всякие глупости. Пойдем домой!

– Должны быть тачки! – хрипло шепчет она в самое мое ухо. – На улице ни одной машины! Почему?

– Откуда я знаю? – начинаю выходить из себя. – Может, по французским правилам им не положено стоять около ночью станции? Не морочь голову, Жень. Пойдем, я спать хочу!

Тяну Женьку за руку. Она не то что сопротивляется, но идет неохотно, вздрагивает на ходу, шмыгает носом и водит глазами, кажущимися в полумраке неестественно огромными. И сам я начинаю нервничать, хотя и не подаю виду.

Издалека доносится невнятный шум, из-за перекрестка мелькают короткие оранжевые отблески. Плевать на все! Дайте мне мою гостиницу, дайте мою постель, дайте мою Женьку в моей постели, под моим одеялом. Мы заснем, и проснемся утром, и утренний свет вернет все на место, изгонит ночных призраков. Мы проснемся, и снова будем спокойны и счастливы, и вернем себе душевную гармонию.

Мы доходим до перекрестка, поворачиваем направо и резко тормозим, испуганно оцепеневаем на месте. Женины коготки больно вцепляются в мою руку.

Здесь настоящий ад. Нестерпимый жар опаляет лица. Черные клубы дыма подпрыгивают, поднимаются вверх, стелются вдоль асфальта и стен, раздираемые на части ветром. Алые языки огня с ревом вырываются из окон автомобилей, стоящих вдоль тротуара.

Это не просто пожар – в огонь воплотилась агрессия людей, разжегших его, и потому он особенно яростен и неукротим. Улица, в конце которой стоит наша гостиница, выглядит так, словно подверглась напалмовой атаке. Атака началась совсем недавно, минут пятнадцать назад – вполне вероятно, что парни не просто орали в электричке всю дорогу, но обсуждали, с каким кайфом будут жечь машины зажравшихся французских буржуа. Впереди, метрах в пятидесяти от нас, горячие североафриканцы с удовольствием бьют стекла машин железными трубами, кидают в салоны бутылки с зажигательной смесью – огненный фестиваль в самом разгаре. Слева, совсем рядом, на улицу вливаются топочущие шеренги людей в черном, в блестящих круглых шлемах, с прозрачными щитами, с дубинками и прочим оружием – то ли жандармы, то ли полицейский спецназ, кто их разберет.

Женя приходит в себя, оживает и пытается оттащить меня прочь. Но я, любопытный болван, не могу сделать ни шага – стою и глазею. Многое я повидал в жизни, но такой фейерверк вижу впервые.

Еще позавчера мы слышали по телевизору, что два «подростка арабского происхождения», (политкорректненько так сказано), воровавшие стройматериалы на складе, «думая, что их преследуют полицейские», (ну просто верх деликатности!), пытались укрыться на трансформаторной подстанции и были убиты током высокого напряжения. Пришибло пацанов насмерть. Вероятно, об электрическом токе хлопцы имели самое приблизительное представление, и полагали, что провода под напряжением не более опасны, чем все прочее металлическое, что они воруют привычно и ежедневно. Вчера Женя мрачно сообщила мне, что эмигранты озверели, собрались жадною толпой и начали жечь машины в городке Клиши-су-Буа. Я, естественно, и бровью не повел. Подумаешь, Клиши-су-Буа, что это такое – Клиши-су-Буа, дался нам этот Клиши-су-Буа! Париж в тот день выглядел не менее дружелюбно и благовоспитанно, чем в дни предыдущие, а название городка звучало так, словно находился он на краю света, где-нибудь на южном побережье Тасмании. Я был твердо уверен, что во Франции с нами не случится ничего нехорошего, просто не может случиться. Кто такие французы, в конце концов? В прошлом, во времена Наполеона Бонапарта, они что-то из себя представляли, хотя и получили по зубам от нас, русских. Ко времени фашизма франки размякли уже более чем изрядно, и были завоеваны Рейхом в считанные недели. А уж теперь-то, в нынешние благодатные времена… По сравнению с Россией обитатели Франции кажутся мягкотелыми и неспособными к малейшему сопротивлению.

И вот те на: если не коренные французы, то пришлые обитатели способны черт знает на что. Дались им эти несчастные машины… И почему здесь, у нас ведь совсем не Клиши-су-Буа? И как, в конце концов, мы попадем в гостиницу?

Тем временем служители закона добегают до хулиганов и начинают резво работать дубинками. У «лиц арабского происхождения» нет ни малейшего намерения поднимать лапки – они скучились толпой и ощетинились палками. В жандармов летят камни, раздаются выстрелы. Двое полицейских падают, остальные закрываются щитами. К нам подходит офицер и что-то говорит – резко, недовольно, по-французски. Женя отвечает испуганным голосочком. Офицер снова рявкает и показывает влево рукой в белой перчатке.

– Он говорит, чтобы мы шли на шоссе к аэропорту и садились в автобус, – переводит Женя.

– Какой еще автобус? А гостиница?

– Они пригнали автобусы, будут эвакуировать жителей со всей улицы. Говорит, что два дома уже подожгли.

– У нас в номере деньги, документы…

– Ты совсем ничего не понимаешь, идиот? – кричит Женька. – Не попадешь ты сейчас в гостиницу! А вот под пулю или под камень – запросто! Давай шевелись!

– Давай, пошёль! – поддакивает офицер по-русски. – C'mon, move your ass, fellow!!! Mach schnell![36]

О, сколь много языков умеет сей достойный муж…

Я понятия не имею, где находится шоссе, но Женя, похоже, что-то уяснила из разъяснений полицейского. Она тащит меня за руку, мы почти бежим. Сперва нам попадаются группы жандармов, и Женя перекрикивается с ними на ходу. Потом улицы совершенно пустеют. Проходит пять минут, десять – вот уж нее думал, что это будет так далеко… Может, Женя заблудилась?

– Похоже, я потеряла дорогу, – виновато говорит она и останавливается. – Что делать?

– Спросить у кого-нибудь нужно.

– У кого? У этих?..

Под «этими» подразумевается кучка местных, азартно выруливающих из-за угла. На лица натянуты черные маски с прорезями, в руках обрезки труб и бейсбольные биты, и в самых дурных их намерениях сомневаться не приходится. Но мы же не жандармы, мы мирное население, с какой стати они должны нас трогать?

– Давай подождем! – громко шепчет Женя. – Пусть пройдут мимо!

Как же, проходят… Двигаются прямо к нам, их человек пятнадцать. Эх, город Сухуми, не зря ты мне вспоминался! Один из толпы подходит к нам вплотную, глаза в прорези маски мутно-желтые. Он поднимает дробовик и нацеливает прямо мне в голову.