Дыхание земли - Роксана Гедеон

– Ах, сударь! Как бы мне хотелось сделать вас счастливым! Если бы вы только позволили!

Он остановился. Потом, медленно повернувшись, улыбнулся, но в глазах его я заметила печаль.

– Сейчас время ужина, мадам. Что, если мы проведем его вместе?

– И вы еще спрашиваете!

В тот вечер мне, как никогда, хотелось быть рядом с ним. Даже если между нами будут только разговоры.

В ночь на последний день рождественских святок я почти не спала. Ко мне, как к четырнадцатилетней девчонке, снова пришли мечты, полусны-полугрезы. Когда-то, в монастыре, я часто мучилась такой бессонницей: мечтала о своей будущей жизни, любви, замужестве… Теперь мои ночные видения не были так целомудренны и идилличны: мне снился Александр, в ушах сквозь полудрему звучал его голос, я кожей чувствовала его ласки и прикосновения и отдавалась ему. Это сонное забытье было куда более сладким, чем просто сон. Я заснула только перед рассветом, успев подумать о том, что веду себя как самая что ни на есть глупая женщина.

Проснулась я поздно. Элизабет уже раздвинула зеркальные ставни окон, и свет лился в спальню. Я еще сквозь сон чувствовала запахи, которыми всегда полнилось утро в Белых Липах: соблазнительные ароматы свежих булочек, жареной грудинки и горячего кофе. Как обычно, с фермы доносился монотонный стук маслобоек, сбивающих желтое свежее масло. Я не могла больше лежать в постели; быстро поднявшись и надев домашние туфельки, я выбежала на балкон, и возглас восторга вырвался у меня из груди.

Снег припорошил Белые Липы… Все вокруг было бело, и легкий мороз пощипывал щеки. От радости у меня перехватило дыхание; глубоко вдохнув холодный воздух, я не выдержала и рассмеялась. Несмотря ни на что, я была почти счастлива. Я почти любила Белые Липы.

Меня обуревала жажда деятельности. До завтрака еще оставалось немного времени, и я с Маргаритой отправилась на ферму. Крестьянки были удивлены моим появлением, но объяснения мне дали исчерпывающие. Ферма была большая и на удивление чистая; здесь разводили кур, коров и свиней. Была набрана целая корзина яиц, и я взялась отнести ее в замок.

Возвращаясь домой и с удовольствием замечая, как мои ноги оставляют узкие следы на белой чистой пороше, я увидела Люка и не могла не спросить, где его сиятельство:

– Хозяин с утра на конюшне, мадам.

– С утра?

– Да, с шести часов, мадам герцогиня.

Здесь образ жизни был совсем не тот, что в столице, при Старом порядке; здесь все вставали ни свет ни заря. Я улыбнулась, как девчонка, подумав, что скоро увижу Александра за завтраком, и скорее поднялась наверх, чтобы заняться своим туалетом.

Я выбрала на сегодняшний день утреннее белое платье с черными кружевами; мои волосы, двумя золотистыми волнами поднятые наверх, были украшены тонкими нитями жемчуга. Я спустилась в теплую, хорошо протопленную голубую гостиную, где обычно перед завтраком можно было застать герцога, и сразу поняла, что в доме гости.

При виде меня со стульев поднялись Александр, Поль Алэн и неизвестный мне человек, который, однако, с первого взгляда поразил меня своим внешним видом. Очень высокий, чуть ли не шести футов росту, он, казалось, был в ширину такой же, как в высоту. Огромный, массивный, с поистине громадными руками, обутый в гигантские сапоги из грубой кожи с железными подковками, он производил впечатление ходячей горы. И лицо у него было соответствующее: с грубыми крестьянскими чертами, толстогубое, длинноносое, все в угрях… Правда, я не могла не заметить живого и умного блеска в его черных глазах, довольно неожиданного для подобной внешности.

Александр спокойно произнес:

– Мадам, имею честь представить вам господина Кадудаля, моего друга. Он некоторое время поживет у нас.

Имя показалось мне знакомым. И все же я пораженно взглянула на мужа, Кадудаль? Это было похоже на фамилию сапожника. Гость явно не дворянин. И неужели это Александр, высокородный герцог дю Шатлэ, надменный, презрительный, называет его своим другом?

– Очень хорошо, – сказала я. – Я рада познакомиться с вами, господин… Кадудаль.

Сама не понимаю, почему я протянула ему руку, почти утонувшую в его громадных ручищах. Он поцеловал ее, неловко поклонившись. И я снова поразилась, когда он заговорил: правильно, грамотно, без всякой крестьянской серости:

– Для меня большая честь видеть вас, мадам. Я хорошо знал вашего отца, я даже служил ему. Это принц дал мне прозвище Круглоголовый, так меня теперь называют мои шуаны. Честно говоря, я не ожидал, что вы примете меня так любезно. Обычно благородные дамы, подобные вам, нуждаются во времени, чтобы привыкнуть ко мне, даже если меня им рекомендуют их мужья.

Я невольно взглянула на его голову: она действительно была круглая, как большой кочан капусты. Даже не заметив, что улыбаюсь, я произнесла:

– Все, что рекомендует мне мой муж, по-моему, хорошо и мудро, сударь. Но вы с вашей славой не нуждаетесь в рекомендациях.

– У вас восхитительная супруга, – сказал Кадудаль через плечо Александру.

– Я знаю это, – ответил он, в свою очередь склоняясь над моей рукой.

Поль Алэн, доселе молча следивший за происходящим, сделал уже знакомый мне резкий жест, который я привыкла расценивать как крайнее нетерпение.

– Господа, если мы ограничимся лишь взаимными любезностями, нам не хватит дня, чтобы все решить. Какой же приказ нам поступил от графа де Пюизэ? Едем ли мы в Мюзийяк? Присоединяемся ли к Стоффле? Или, может быть, к Шаретту? Мы готовы выступить, сударь, единственное, что нам нужно, – это ваши указания!

Кадудаль с неожиданной для его грузного тела быстротой повернулся к Полю Алэну.

– Я слышал, у вас четыреста голов, виконт?

– Триста. Из них сто мы должны оставить здесь, – произнес Александр, знаком остановив Поля Алэна. – Если помощь нужна в двух местах, мы можем разделиться.

– Разве виконт командовал когда-нибудь отрядом сам?

– Дважды. Дело у Геменэ полностью взял на себя он.

– Отлично, – произнес Кадудаль, после недолгого размышления. – Именно так мы и поступим.

– Разделимся?

– Да.

Я слушала все это, тревожно поглядывая то на братьев, то на гостя. Кадудаль вдруг вызвал у меня резкое чувство неприязни: я уже очень хорошо понимала, что он приехал сюда не просто погостить. Он хочет увезти их, Поля Алэна и Александра, втравить в какое-то ужасное кровавое дело, в одну из тех стычек, что происходят нынче в каждом бретонском приходе…

Положение роялистов в этой провинции усложнялось с каждым днем. Наводненная синими войсками, Бретань задыхалась под железной пятой генерала Лазаря Гоша. А в Париже Директория разражалась гневными филиппиками по поводу «коварных советов роялистов, вновь плетущих свои козни, и фанатиков, без конца разжигающих всякие фантазии»; один из директоров, Ребёль, в каждой своей речи метал громы и молнии против роялистов. Из многочисленной плеяды шуанских военачальников сопротивление продолжали лишь четыре человека: Шаретт, загнанный в глухие болота Маре, Стоффле и Сепо в Мэне. Четвертым был Кадудаль, но он, казалось, действовал повсюду.