Черная кровь - Ник Перумов

* * *

Четвертые сутки Уника брела по изуродованной пустоши, в которую превратился ее родной край. Реки больше не было, оголодавший Кюлькас закрыл истоки, выпив всю воду. Старые осокори и пирамидальные тополя торчали изломанными вершинами, травы сгорели, небо пыльно выцвело.

Непреклонный Дзар равнодушно взирал с высоты на дела своего брата. Теперь в этих прежде благодатных краях могли бы прожить лишь диатриты со своим птичником, но видно и они боялись проснувшегося чудовища – за три дня Унике не встретилось ничего живого.

К вечеру третьего дня жажда стала нестерпимой, и стариковы орешки уже не могли обмануть ее. Именно тогда Уника обострившимся звериным чутьем почуяла воду.

Когда-то здесь было самое дно реки, глубокий затон, где дремали необъятные сомы, и налимы укрывались среди коряг, бессмысленно взирая на просвечивающий сквозь толщу вод воздушный мир людей. Теперь в яме оставалась лишь небольшая лужа, грязная и дурно пахнущая. Но все же это была вода.

Уника, увязая в сохнущем иле, спустилась вниз, стала на колени и как в былые дни произнесла заклятье Великой Реки: «Да не замутятся твои воды!»

Теперь можно было пить. Но едва губы коснулись теплой нечистой воды, как с невидимого, но близкого дна взметнулись зеленые четырехпалые руки и, вцепившись Унике в волосы, потащили вниз.

«Не пей из реки, омутинник за волосы схватит!» – эту присказку знает всякий малец. Но ведь она произнесла охранное заклинание, водяной должен был признать свою! Хотя, кто теперь свой? Весь мир порушился.

Натужно квакая и вспенивая муть, мокрый хозяин тащил Унику к себе. В последний миг женщина успела выхватить драгоценный нефритовый нож и полоснуть им по тонким, но узловатым пальцам. Брызнула мутная кровь, пальцы на одной руке были отсечены напрочь, но другая рука, выпустив волосы, рванулась и во мгновение ока, прежде чем Уника успела хотя бы вскрикнуть, вырвала у нее волшебный кинжал. Взметнув потоки ила, омутинник поднялся из лужи. Он был мал ростом и пузат, но лапа, неожиданно огромная по сравнению с маленьким тельцем, цепко держала отнятое оружие.

Золотисто-крапчатые глаза полыхали безумием.

Уника невольно отшатнулась. Перед ней была смерть, но и бежать от воды было гибелью. Оставалось хвататься за последний талисман, подаренный Ромаром и сберегаемый для решающей схватки. Дрожащей рукой Уника выудила из котомки маленькую деревянную трещотку. Такие трещотки любят мастерить дети, чтобы тихими вечерами поднимать в селении ужасающий шум и тарарам. И вот теперь Уника встала с игрушкой против обезумевшего убийцы. Тонкие дощечки скользнули по костяшкам пальцев, издав сухую раскатистую трель.

– Не тронь меня! – крикнула Уника и швырнула трещотку под ноги омутиннику.

Трещотка не упала, а встала на дощечки словно на ноги, дробно защелкала, застрекотала, застучала и вдруг побежала прочь, переступая деревянными плашками, звонко постукивая, хрустя, рассыпаясь треском, будто весельчак-мастер пошел выплясывать перед сородичами, гордясь собой и своим умением.

– Не тронь меня! – раздалось в промежутке среди раскатов стука. – Не тронь меня!

Мгновение омутинник взирал на удирающую забаву, а затем, взмахнув ножом, ринулся вдогонку. Он бежал, тяжело шлепая перепончатопалыми лапами, а трещотка продолжала выплясывать и дразнить: «Не тронь меня!»

Погоня вихрем пронеслась мимо недвижной Уники и исчезла за холмом, обозначавшим бывший берег реки.

Уника шагнула к луже, зачерпнула гнилой воды и напилась. Потом распустила завязки мешка, заглянула внутрь. Мешок был пуст – ни крошки, ни щепки. И зачарованный нож из священного зеленого камня глупо и бездарно потерян. Не с чем идти вперед, незачем вспять.

Уника кинула пустой мешок в сторону и пошла сама не зная куда.

Око Дзара падало к горизонту, воздух серел, сгущались сумерки. Уника шла, не глядя.

Пологая балка преградила ей путь. Прежде здесь был перелесок, явор и дикие яблони стояли вперемешку, ежевика обступала текущий по дну балки ручей. Теперь ручей пропал, деревья облетели, и голые ветви изломанными ребрами торчали в небо.

Уника остановилась, набрала сушняка, запалила костер. Впервые с тех пор, как они с Ромаром покинули лес, Уника сидела у огня. Пламя прогоняет зверей и тонких духов, но влечет чужих людей. А они страшнее чем звери и ночные демоны вместе взятые. Но теперь Унике было некого бояться. Она не дошла.

Вот сидит она у огня – Уника, дочь Карна. Отец ее был хорошим воином, он водил мужчин за реку и загнал в леса племя пожирателей падали. Чужие не хотели уходить – возле реки всегда легче кормиться, но охотники заставили их бежать, а Карн своими руками сразил главного чужака, могучего и неукротимого, как носорог. Окажись отец рядом, что бы он сейчас сделал? Уж во всяком случае, не стал бы сидеть так просто.

Карн был одним из сыновей Умгара, что пять лет носил каменную дубинку вождя. Вечерами, когда мастер Стакн допускает в селение тишину, люди поют песни, и в них говорится о подвигах бесстрашного Умгара. Что сказал бы Умгар, узнав о потерянном ноже? Он сказал бы, что нельзя доверять женщине оружие рода. Место женщины – возле детей.

А прадед матери – Пакс, не любивший воевать? Когда род столкнулся с пришедшим с юга племенем черных людей, все были уверены, что это чужаки. И только Пакс не поверил и остановил войну. Пакс не побоялся взять в жены черную женщину и долгие годы жил на отшибе, пока люди не убедились, что его дети не стали мангасами. И хотя редко темнокожие женщины появляются в семьях родичей и редко свои девушки уходят на юг, но все-таки теперь каждый знает, что южане не чужие. С ними торгуют, выменивая на кремневые желваки кусочки травянистого малахита и драгоценную ярко-алую киноварь, с которой не сравнится даже самый чистый сурик. А самой Унике от тех давних предков достались вьющиеся волосы цвета воронова крыла. Но что сказал бы рассудительный Пакс, услышав ее историю?

А Сварг – великий шаман, живший так давно, что его не помнит даже Ромар; ведь Сварг тоже из ее семьи!.. Это его имя не устают проклинать старухи-ведуньи. Они помнят, что прежде решения принимали матери, а охотники судили о своем лишь за стенами селения. Но Сварг посрамил колдуний и с тех пор все переменилось. К добру это было иль нет – сейчас трудно судить, но ясно одно, окажись на ее месте Сварг, он бы не отступил так просто. И уж тем более никакой омутинник не сумел бы отнять у искушенного мудреца священный камень. Ох, не тем рукам доверила судьба жребий рода! Прав был Сварг – ничего женщина не может, если не прикрывает ее сильное плечо.

А основатель рода всезнающий Лар, что носил на голове рога в память о прошлом племени? Лар родился зубром, но потом решил превратиться в человека, чтобы род его жил у реки и владел всей землей. Лар не боялся предвечных чудовищ, каменной палицей он разбил голову великану Хадду и с тех пор зима уже не длится весь год, а в нужное время уступает место лету.

Не испугался бы Лар и Кюлькаса, он бы знал, как поступить с повелителем вод. Свою мужскую силу Лар вложил в каменную палицу и уходя с земли, передал ее потомкам, велев беречь и преумножать силу рода. А что сделала она? – потеряла священный нефрит. Нет ей оправдания и не будет прощения.