Без права на награду - Ольга Игоревна Елисеева

– Я отправил полк согласно приказу.

Ну?

– Разрешите остаться в авангарде?

Бенкендорф сузил зрачки.

– Думаете, меня убьют и я не верну вам долг чести? Караулить изволите?

Лев заржал.

– Дело знатное намечается. Хочу участвовать.

Он не понимал или делал вид, что не понимает всей опасности. Даже обреченности предприятия.

– Лев Александрович, ну добро я. У меня приказ государя. Но из Бреды мало кто вернется.

– А из Москвы мы как думали возвращаться? – парировал граф.

Да вообще никак не думали. Поехали и все.

Бенкендорф был растроган, тут же попросил прощения за свою горячность в Цволле, был помилован и уселся со старым приятелем за ром. Через некоторое время к ним присоединился Бюхна. Он один знал, что Шурка помирает со страху, но не подавал виду и всячески бравировал грядущей опасностью.

– Хочу на картину!

– Какую картину?

– Сдача Бреды. Веласкеса. Есть гравюра в Зимнем. Куча копий и ключ на тарелочке.

Счастливые люди! Они могли спать и грезить завтрашними приключениями. Но решать предстояло Бенкендорфу. Одному.

На рассвете, отпустив, сколько требовали, воск и выслушивая поминутные уверения Сержа: «Мы погибнем, как герои», – генерал выслал батальон «туляков» захватить плотину для переправы. Французы разбежались, а в форте Гардигсфельд, куда как раз и упиралась дамба, сидел прусский майор Коломб с шестью сотнями своих «партизан». Они тоже пытались освободить плотину, но только перешли по ней и оказались заперты на другой стороне.

– Вы нас спасли!

Случайно получилось.

– Позвольте идти с вами. – Майор принадлежал к тому типу прусских офицеров, которые рыщут в поисках военного счастья и остаются там, где можно себя показать. Маленький, кривоногий, в высоченной меховой шапке с кисточкой и синем гусарском мундире, он сразу делал сто дел, и каждое у него получалось.

– Предупреждаю, мы не в Новую Индию.

– А, – партизан махнул рукой. – Вы из-за фамилии. С детства страдаю.

Забавный человек. Вскоре оказалось, что и полезный. Море знаний, туча хитрости. Прилепился к отряду, так и прошел до Парижа.

– Кавалерия есть?

– Около трех сотен.

– Черт с вами.

Они подружились. 28 ноября передовые части русских вошли в Роттердам. Все повторилось: восторженные толпы, оранжевые знамена. Дальше Бреда легла под ноги казачьих коней, не имея желания защищаться.

Судьба иногда еще в детстве барабанит пальцем по темени. В пансионе Шурка учился чертить. Рука со свинцовым карандашом шла по бумаге твердо. Легко. Где надо, с нажимом. Буквы ложились – от книжных не отличить. Куртины, бастионы, равелины, стенные откосы…

Лучшей из его работ была Бреда – знатнейшая из европейских крепостей. Настало время, и на кончике сабли Бенкендорф преподнес государю этот город. Но даже беглое ознакомление с твердыней вызывало тоску. Стена не подновлялась лет сто: трава, осыпи из-под ног, трещины до фундаментов. Зачем Бонапарт переходил Неман, захватывал Москву, диктовал волю всему миру, когда цитадели у самой границы Франции оставались в небрежении?

* * *

Имея резиденцию в Бреде, генерал-майор мог контролировать дорогу из Бельгии. Казачьи отряды рассыпались по стране, занимая большие и малые городки.

– Вот тебе новая Капуя, – Серж благоденствовал. – И булочки не хуже, чем в Амстердаме.

Эйфория была недолгой. Вскоре молодцы Чернозубова перехватили эстафету из Антверпена.

Шурка вскрыл и обомлел. 18 тысяч под командованием генерала Карно – старого республиканца. Отечество в опасности! С ним Молодая гвардия. Обещают и «ворчунов» – старые, проверенные войска. Правда, сколько их осталось?

– Танцы кончились, – бросил Александр Христофорович своим офицерам. – Все на стены. Бюхна, поезжай в магистрат. Скажи, пусть верстают жителей, даже женщин и детей – укреплять бастионы. Нас мало. А англичане так и не высадились. Ветер у них противный!

Он не думал всерьез, что напуганные французами бюргеры помогут, и когда к полудню начали сходиться тетки с плетеными корзинами для земли, а папаши семейств, явно не знавшие ничего опаснее бритвы, сбились в отряды Национальной гвардии, крякнул. Следовало придумать, где они будут полезны и не убиты первым же залпом.

– Вы кто? – спросил генерал у очень юного сутулого парня, формировавшего взвод с лопатами.

– Сержант Национальной гвардии Петер Ван Ос.

Бенкендорф смерил «сержанта» оценивающим взглядом. Близорукий, узкогрудый, ружье носит за ствол.

– В жизни кто?

– А-а, художник. Не беспокойтесь, я уже брал Утрехт.

Утрехт он брал! Глядите на него!

– Ведите людей к Антверпенским воротам. Там выбрали позицию для артиллерии. Но ее надо подсыпать и ровнять. – Александр Христофорович помедлил. – Если выживем, нарисуете нас? Один мой приятель мечтает попасть на картину.

Ван Ос был бы рад. Но Бреда не имела пушек, и немой вопрос застыл на лице сержанта.

– Ваши обещали помочь из Амстердама, – пояснил генерал. – Если канал не скует льдом.

Кажется, для художника это была минута истины. Лед почти встал. Крупные барки проламывали его с натугой, суда помельче – никак. «Ну что? Все храбры флагами махать».

– Направо. Шагом, – скомандовал национальный гвардеец. – Лопаты на плечо. Дамы, не отставайте. Без вас, хоть зарежься.

Явились англичане. Нет, не десант. Двести человек, взятых французами еще в Испании, отбывавших плен в Бреде и теперь освобожденных. Все умели стрелять, просили оружия. Кое-как вооружились трофейным.

– У тебя Ноев ковчег, – хохотнул Серж. – Всякой твари по паре.

– Задавят нас, – Бенкендорф сплюнул под ноги. – Я кавалерист. Крепостей не защищал.

– Вы еще не отправили наш ключ своему государю? – Прибежали из магистрата, готовились встречать очередных победителей. Без ключа неудобно.

– Нет, – лицо генерал-майора стало злым и холодным. – Но Его Величество крепостей не сдает. Слышали про Москву?

Чиновники похолодели. Они не готовились играть по русским правилам. Но уж кого к себе пустили, того и терпим.

– Ваши жители надрываются, таскают землю, – строго сказал им Бенкендорф. – Возможно, они не одобряют, что вы так запросто отдали их французам. Попробуйте быть хоть чуточку полезны.

Пустое. Везде чиновники одинаковы. Вспомнился Волоколамск. Небось найдется какая-нибудь голландская девка, прирезавшая насильников кухонным ножом.

Отцы города покряхтели и вынуждены были ретироваться. Шурка, прищурившись, смотрел в сторону Антверпена. Оттуда шло вшестеро больше французов, чем имелось защитников. Неприятельский марш замедляла только грязь.