Червоточина - Андрей Буторин

– Но мы ведь… – сглотнула Соня, – мы ведь не доехали…

– Кто вам это сказал? – затянулся сигарой парень.

– Так вот ведь, – показала Соня на дверное окно ладошкой.

– Окон в поезде много, – сказал, выдыхая дым, светловолосый. – А проводников, увы, не хватает.

– Так, значит… – Соня часто-часто заморгала. – Значит, проводники – это все-таки мы с Колей? Вы тогда так и не сказали…

– Вы опять плохо меня слушаете, – покачал светлой головой парень. – Я сказал: раз уж вы взяли функцию проводников…

Нича переводил бестолковый взгляд с одного собеседника на другого. Правила этого словесного пинг-понга он никак не мог ухватить.

– А кто же тогда настоящий проводник? – широко открыла полыхнувшие синевой глаза Соня. – Нас осталось двое. Остальные…

– Я знаю про остальных, – перебил ее светловолосый. – Но я никогда и не говорил, что это кто-то из вас пятерых.

– Вы сказали, что он с нами…

– Правильно. Но разве я привязывал это понятие к субъекту?

– А… к чему? – Синева Сониных глаз, казалось, освещала собой тамбур.

И тут до Ничи дошло.

– Любовь!.. – выдохнул он. – Настоящий проводник – это любовь! Только она и смогла нас провести через все беды, только ради любви пожертвовал жизнью отец… Проводник – любовь.

– Коля… – ошарашенно пробормотала Соня, и от ее восхищенного взгляда Нича ощутил в себе такие силы, что готов был впрячься вместо тепловоза и потащить весь состав за собой.

– Я ведь угадал? – обернулся он к светловолосому, но того уже не было. Лишь ароматный пласт сигарного дыма медленно расползался в воздухе.

– Мы узнали, кто проводник, – задумчиво сказала Соня. – А что дальше? Где же все-таки выход? Нес сказал, что окон много, но где может быть нужное?

– Ты еще не поняла? – Нича, как ни пытался, не смог удержать расползающиеся губы.

– Нет…

– Ну же! О чем мы только что говорили?

– О проводнике… – И тут Соня подпрыгнула: – Купе проводников!!! Бежим!..

Перед ним мелькнул огненный вихрь Сониных волос. Нича бросился следом. Но в купе Соня ворвалась первой. И тут же поникла.

– Оно ведь закрашено…

– Так давай его откроем! Все равно это придется сделать, если там… – Он не договорил, боясь сглазить.

– Чем? – развела Соня руками. В кулаке одной из них был зажат ключ.

Нича расхохотался. Собираясь уже обидеться, Соня увидела, куда он смотрит, и тоже стала смеяться.

А потом они открыли окно.

Они опустили окно и тут же, не сговариваясь, вернули его на место. Потому что так было нечестно. Потому что их проводник был теперь навсегда с ними, а для трехсот шестидесяти человек, как верно сказал Нес, функцию проводников исполняли они.

Соня и Нича пошли по вагонам, где под испуганными взглядами, под взволнованным гулом голосов открывали окна универсальным проводницким ключом с трехгранной выемкой. Разумеется, в купе проводников. За одним окном были горы – высокие, красивые, с изумрудной зеленью предгорий и заснеженными верхушками – вероятно, Альпы. За другим, словно на экране вестерна, краснела выжженной от солнца землей прерия. За третьим на фоне звездного южного неба чернели треугольные силуэты пирамид. Еще за одним по высокой ажурной каракатице они узнали Париж. За другими окнами были незнакомые города или неприметные уголки дикой природы. Но «пассажиры» узнавали свои «остановки» и с ликующим возгласами, то расталкивая соседей, то галантно подавая дамам ручку, а то и без особых внешних эмоций выбирались наружу.

– Приехали, – пробормотал Нича и шепотом повторил отцовскую фразу: – Станция «Кому-куда»…

Дождавшись, пока поезд покинул последний человек, обойдя на всякий случай еще раз все вагоны, Соня с Ничей двинулись к своему купе.

Они снова опустили окно. Нича, стараясь не шуметь, вылез наружу. Подставил стул; широко улыбаясь, протянул Соне обе руки. Соня шагнула на стул и спрыгнула на пол. Обернулась, но увидела лишь шкаф с фотографией за стеклом. Оттуда ей тоже улыбался Нича.

– Вот мы и дома, – выдохнул Нича. – Правда, не у меня. Зато я сейчас познакомлю тебя с моей мамой.

– А я тебя – с моей… – сказала Соня, увидев, как за спиной любимого раскрылась вдруг дверь и на пороге замерли две немолодые, чем-то неуловимо похожие друг на друга женщины.

* * *

Потом было много смеха и слез – всего вперемешку. Потом они что-то ели, пили… И говорили, говорили, говорили…

Уже глубокой ночью, во втором часу, они все-таки сбежали, несмотря на громкие протесты обеих мам. Впрочем, тем тоже было о чем поплакать наедине и о чем помолчать.

Потом… Потом были радужные, волшебные фонтаны любви в однокомнатной Ничиной «хрущебной» квартире – так не похожей на жуткую, омерзительную «однушку» совсем другой «хрущевки», о которой ни одному из них так и не удалось забыть, как бы сильно они того ни желали.

Потом они долго лежали в темноте, не в силах заснуть, хотя, казалось, сил на бодрствование у них попросту не осталось.

– А ты заметил, что уже не говоришь «ничо так»? – спросила вдруг Соня. – Ты больше не Нича, ты теперь просто Коля. – И она, дурачась, пропела:

– Коля, Коля, Николай, сиди дома, не гуляй!

– Хватит уже, нагулялся, – блеснул в темноте улыбкой любимый и бережно-бережно прижал ее к себе.

Май 2008 – июль 2009

г. Мончегорск