Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть вторая - Вера Камша

Помирать Ли никоим образом не собирался, но бергеры во главе с покойным Вейзелем правы – дела лучше держать в порядке. В том числе и те, само упоминание о которых наводит самых близких на ненужные во всех смыслах этого слова мысли. С матери, во всяком случае, хватит, а Эмилю нужна ясная голова. Очень ясная.

Об императоре говорить не получалось из-за отца Ипполита, о Турагисе – из-за Лидаса, Белая Усадьба превращала день рождения в поминки, а возвращенные губернаторы – в деловую перебранку. Безопасными казались разве что Кагета с Талигом, из которого выбрался Пьетро. Предупредить благочестивого брата о подводных камнях Карло не успел, но тот сам догадался, чего лучше не касаться. Легкие закуски и первые шесть бутылок победили без осложнений, пора было переходить к главному блюду.

– Я видел «Зимний Вечер», – весело объявил легат, – к алатскому лучше не придумаешь, заодно и ваше водворение на зимние квартиры отметим. Недурная усадебка, у нас в Левкре почти такая же, только без птичника… Не терплю кукареканья.

– Петухи тоже не терпят, – хихикнул Агас. – Чужого. Пойду, велю подавать. Ох, доля штабная…

– Штабная, говоришь? – Вот и повод, лучше не придумаешь. Отпускать Агаса жаль, но должен же кто-то хватать прибожественного за хвост. – Лидас, ваш день рождения застал меня врасплох, но отпускать вас без подарка я не хочу. Вы хотели забрать капитана Левентиса? Забирайте прямо сейчас, приказ утром будет.

– Я еще и монаха хочу! – напомнил прибожественный. – Но сперва – старое алатское и «Вечер». Чтоб как до морисков.

– Память о мире полнит праведные души, – неожиданно одобрил отец Ипполит и еще более неожиданно поднял бокал. – Я верю, что вы искупите невольно причиненное зло и впредь станете защищать невинных.

– Стану, – Лидас и не думал вскидываться на дыбы, – но завтра. Сейчас у нас попойка и пожорка. Маршал, так вы согласны?

Карло, само собой, согласился, и тут случился конфуз: подававший кушанья Микис доложил, что «Вечер» безвозвратно загублен.

– Они тут… – мялся слуга, – того… совсем… обхождения не понимают… В того… в хороших домах все знают: «Вечер» с того и «Вечер», что полосатый… И что поврозь оно, хоть и рядом… От баклажан до творожного сыра. И каждое в своем соусе! Что ж это будет?! Если столичный красный с огуречным смешать? Что будет?!

– Тебя не спрашивают, – прикрикнул Лидас. – Блюдо где? Было же!

– Было, – болван покаянно развел руками. – И ведь отвернулся всего-ничего, присыпку проверить. Она ж размякнет, если не сразу к столу, вот…

– Ты отвернулся, – если эти излияния не прервать, с голоду сдохнешь. – Дальше что?

– Перемешали, – так в паонских театрах сообщают об убийствах государей. – И имбирем приправили. «Зимний вечер» – имбирем! Это… это…

– Это кощунство, – подсказал Агас, – но мы съедим. На войне – как на войне.

– Нельзя такое есть! – от ужаса слуга аж задохнулся. – Имбирь вкус отобьет… Он же все губит, кроме чеснока…

– А мы все равно слопаем, – хохотнул Лидас, – но того, кто набезобразил, ты поймай. Я его расстреляю!

– За имбирь? – растерялся служитель высшего разряда, – то есть оно… как это…

– За кощунство, – усмехнулся легат. – Я и тебя расстреляю, если не принесешь.

– Ваше превосходительство, то есть… Можно ведь заменить, только орехи нужно столочь. И красный соус…

– Пойдем, брат мой, – непонятно когда вставший Пьетро положил руку на плечо Микиса, – я помогу тебе.

– Не вздумайте толочь! – распорядился прибожественный. – Как есть, так и съедим… «Вечерок» выдался штормовым, вот все и смешалось.

– В самом деле, – поддержал Карло, которому не улыбалось унимать сразу и отца Ипполита, и Лидаса, – не тяните.

Пьетро не тянул, но разволновавшийся слуга поскользнулся на некстати подвернувшемся куске баклажана, выронил злосчастное блюдо и сам упал.

– Теперь ваш слуга будет пахнуть имбирем, – доложил смиренный брат. – Я отпустил его умыться, так что горячее подадут штабные ординарцы.

– Молодец, – Сфагнас никого расстреливать явно не собирался. – Как, пойдешь ко мне? Капрас, ну зачем вам сразу два клирика?

– В корпусе двенадцать тысяч человек.

– И все молятся? Понять бы еще, сколько нам до подхода резервов держаться! На одних оливках далеко не уехать…

– Исходя из того, что еще остается на тарелках, – отец Ипполит внезапно улыбнулся, – мы можем поднять еще два тоста.

– Лучше подождем, – Лидас обвел глазами стол, который сочли бы убогим не только кагеты и губернаторы, но и Турагис. – Кэналлийского Ворона вживую даже наш маршал не видел, а ваш монах сподобился. Рассказывай, а выпьем потом.

– Пьетро, вы видели Ворона? – не выдержал Карло. – Я не знал.

– Если б меня спросили, я бы, само собой, ответил, – еще не монах отнюдь не казался смущенным, – но герцог Алва далеко. После него я видел слишком многое, в том числе и бунт, и разбойников на берегу Рцука.

– Такое и мы видели, – Лидас откинулся на спинку стула, – это не интересно… Маршал, не серчайте! В Паоне о похождениях святого Оноре болтали, когда вы пытались воевать в Фельпе, но о том, что брат Пьетро болтался при святом, я не знал, пока не перекинулся словечком с епископом. Он, кстати говоря, жаждет, чтобы при мне состоял не подверженный обморокам клирик, но принудить агарисца, хоть Агарис и разнесли, не может. Разные ведомства – они и в церкви разные.

– Я тоже не могу принудить, – подтвердил Карло, предпочитавший сохранить при корпусе не столько клирика, сколько врача. – Значит, вы видели Ворона? Мне не довелось, нашу капитуляцию принимал Савиньяк.

– В нашей встрече нет тайны, – словно бы извинился Пьетро, – но противникам Талига рассказ об этом человеке может быть неприятен, хоть он и способствует смирению гордыни.

– В таком случае, – не сдержался отец Ипполит, – пусть кэналлиец встретится с Орестом.

– С божественным Сервиллием!

– Не сегодня! – то ли рыкнул, то ли взмолился Карло. – То есть давайте без ссор, мы собрались не для этого. Пьетро, рассказывайте. Уверяю вас, меня это не заденет…

– Еще бы, ведь с Коллегии за Фельп уже спросили, – легат подмигнул и захрустел последним дардионом[6]. – То есть и за Фельп тоже. Так что там Алва?

– Кэналлиец не любит смерть и считает усталость от жизни разновидностью безумия. Я не видел, как он убивает, но слышал, как он поет. Эти песни рассказали бы о герцоге больше моего, они долго меня преследовали…

– Ну так спойте!