Златоуст и Златоустка - Николай Гайдук

Терзая душу этими раздумьями, приезжий человек дальше двинулся. Ему хотелось увидеть кузницу, которая должна быть на краю деревни. Но ничего похожего на глаза ему не попадалось. Потом он увидел густые и высокорослые заросли кипрея, и догадался: тут, наверно. И точно: тёмная от времени кузница, когда-то находившаяся на краю деревни, давно сгорела, дымом на ветрах развеялась, оставив после себя десятка три подков, ржавеющих по зарослям кипрея – на счастье пацанам, любителям поколобродить по таким заманчивым местам.

Приезжий потоптался возле пепелища, обставленного красными свечками кипрея. «Неужели вот здесь легендарный Златоуст был когда-то мастером или подмастерьем?».

Заметив ящерку, серым шнурком прошмыгнувшую неподалёку, приезжий вдруг почему-то вспомнил о том, что в древних сказаниях именно кузнец когда-то победил Змея Горыныча – приковал за язык.

«Символично!» – думал Ермакей, возвращаясь на станцию и поглядывая по сторонам, будто выискивая ответ на вопрос: что ему дальше предпринять в поисках царевны Златоустки?

1

Небольшой, неказистый Босиз – посёлок городского типа – был построен на скорую руку. Сразу было видно, что делали тяп-ляп. Не для житья-бытья предназначались эти убогие постройки – для временного проживания; перекантоваться и дальше когти рвать, ещё покорять что-нибудь, кого-нибудь. В посёлке было много двухэтажных деревянных домов, поставленных то солдатским строем, то в шахматном порядке. Дома, нужно отметить, крепкие. Четырёхугольный, аккуратно гранёный ровненький листвяк, точно отлитый из металла, сделался тёмно-золотистым от времени, от сибирских лютых непогод; такое дерево ни топор не возьмёт, ни огонь. Жалко, что дома эти однообразные, однотипные, такие унылые и такие угрюмые, что, кажется, вот-вот завоют от тоски, заголосят своими печными трубами. И только одно утешало, скрашивало серость и уныние – природа кругом красовалась. Прямо перед окнами – лужайки, поляны. Вековые сосны в два обхвата. Кондовые кедры. Белоногие берёзовые рощицы на ветру зелёными платьями шуршали. Рябины да калины полными горстями ягоду протягивали к самому крыльцу – угощайся. Улицы посёлка – не все, но многие – были горбатыми, шли по пригоркам, там и сям перешагивали через ручьи; деревянные мосточки виднелись.

Прогуливаясь по посёлку, Литагин с удивлением увидел нечто вроде крепостного вала, над которым – на мощных цепях – держалось полотно подвесного металлического моста. «Вот это развернулись мужики! – Он сплюнул под ноги, шагая дальше. – Лесными королями стали, не подступишься!» По сводкам, имевшимся в секретном управлении, Литагин знал: «лесные короли», промышляющие сбытом сибирской тайги за границу, в последние годы фантастически разбогатели – в Стольнограде у них по две, по три квартиры, дачи за городом. И тут, в Босизе, те, кто работал на «лесного короля», стали жить на широкую ногу: кирпичные хоромы возвышались на пригорках, терема, сверкающие черепицами, огороженные глухими заборами, за которыми ходили злые кобели величиной с медведя.

Оказавшись на окраине поселка, там, где была когда-то золотодобыча, Литагин увидел карьер – кошмарная дыра, зверовато воющая ветром. «Только у нас такой бардак, – с грустью констатировал Литагин, – такие мы хозяева. И раньше-то было шаляй-валяй, а теперь и подавно!»

Золотодобыча на русских землях – это настоящий золоторазбой. И никто ни перед кем за это не отвечает. Вот почему грандиозный карьер, оставшийся от варварского золоторазбоя на краю посёлка, представлял собой такую фантастически огромную дыру, что если в неё заглянуть с самолёта или вертолёта – преисподнюю можно увидеть. Эта гигантская ямина углублялась годами – спиралеобразно завинчивалась в земные глубины. А позднее, когда все золотые жилы с мясом выдрали, карьер был заброшен, и ни у кого из бывших золотодобытчиков не возникло желания эту рваную рану на теле земли как-то забинтовать, залечить. И теперь эта язва, понемногу разрастаясь под воздействием ливней и оползней, представляла жуткую картину. Местные жители, временщики в основном, – с верхнего краю карьера с одной стороны – сотворили свалку и помойку; стая воронов вечно кружилась, бегали бездомные собаки, а иногда и голодный волчара не брезговал заглянуть. Дальше, ниже виднелись обгорелые резиновые калачи – большие колёса от могучих машин-рудовозов. Железные, ржавеющие кости какого-то брошенного экскаватора торчали, словно рыжие мослы мастодонта, воздетые к небу. Молодые сосёнки проросли на самом дне – на каменных островках, там и тут торчавших из воды, образующей мутные озерца. А сбоку, в полуметре от уровня воды, чернела нора – громадная, круглая, как по циркулю вырезанная то ли силами золотарей, то ли силами природы, то ли какими-то другими, неведомыми силами.

Размышляя об этом, Литагин остановился на краю карьера, попытался заглянуть в пасмурную пасть, утыканную острыми каменными зубами – и едва не рухнул от изумления.

Внизу, по дну кратера проползала какая-то здоровенная каракатица или динозавр, или чёрт его знает, что это было такое – сразу-то не разглядеть, но мороз по шкуре сразу почему-то дёрнул; сердце почуяло ужас.

А затем Литагин присмотрелся и присвистнул: избушка на курьих ножках топала по дну карьера.

Скрипя и покряхтывая, старушка-избушка пошла по спирали заброшенной старой дороги, по которой когда-то машины вывозили руду. От избушки, видно, пахло нечистым духом, потому что собаки на свалке заскулили, залаяли, и вороньё всполошилось. До половины пройдя по спиральной дороге, избушка-старушка остановилась. С полминуты, наверно, стояла, вроде как дремала, – старенькие ставни, словно ресницы, прикрылись. И вдруг из небольшой кривой трубы – как снаряд из пушечного жерла – вылетел ворон, который был наполовину чёрный, наполовину белый. Оказавшись в небе, эта странная птица, пролетая над головой Литагина, приобрела необычайно крупные размеры.

«Неужели Вордалеб? – Он ощутил, как стремительно сохнет во рту. – А если Вордалеб, так, значит, рядом может быть и мамка – Златоустка. Ну так что? Пойти? Почаёвничать с бабой-ягой?»

Жутковато было, чего уж тут юлить, хотя Литагин далеко не робкого десятка. Чем ближе подходил он, тем меньше оставалось в нём решимости. Потоптавшись на пороге, посмотрев по сторонам, Ермакей перекрестился «малым крестиком» – как бы незаметно для себя.

Перешагнув порог, он обомлел. Снаружи это была типичная избушка из русских сказок – небольшая, древняя, сутулая, сильно пострадавшая от снегов и ливней, от солнцепёков и града. А внутри избушки такое диво дивное – ум за разум заходит. Внутри находился просторный дворец, построенный в стиле «вампир». Стены, украшенные червонным золотом, были как будто в потёках невысохшей крови. Серебром сверкающие узоры напоминали жутковатые оскалы зверей. Хрустальный гроб со Спящею Царевной на цепях размеренно покачивался, словно кто-то незримый баюкал царевну. Светлоструйный фонтан шипел, журчал, как только что открытая, огромная бутылка шампанского, хотя на самом деле это был другой напиток – птичье молоко, бесперебойно бьющее откуда-то. С правой стороны вдали виднелась виселица. С левой – плаха скалилась топорами, торчащими из чурок.