Предательство Тристана - Роберт Ладлэм

Он хотел взять с собой Лану. Она не могла быть здесь в безопасности, особенно после того, как Меткалф вовлек ее в свои дела. Он уже пообещал себе, что будет защищать ее, и теперь должен вытащить ее отсюда.

Чтобы привести план выхода в действие, необходимо связаться с Корки, а помочь в этом мог лишь Тэд Бишоп. Сам Меткалф мог сделать международный звонок только из номера гостиницы, но о возвращении туда, пусть даже на несколько минут, не могло быть и речи. Позвонить за океан из уличной телефонной будки в Москве нельзя. Амос Хиллиард мертв. Передатчика у него нет.

Так что оставался только Тэд Бишоп. Бишоп, корреспондент зарубежной газеты, должен регулярно вести продолжительные международные разговоры – возможно, даже каждый день, – из своего номера или с Центрального телеграфа. Поэтому Бишоп сможет поговорить для него по одному из аварийных телефонных номеров в Лондоне или даже Нью-Йорке. Просто скажет несколько ничего не значащих слов, когда на том конце снимут трубку; Бишоп передаст донесение Корки, даже не зная, с кем говорил и что на самом деле сказал.

Впрочем, Бишоп мог помочь ему и в том случае, если по каким-то причинам не сможет позвонить по телефону. На новую мысль Меткалфа навели воспоминания о передачах Би-би-си, которые он постоянно слушал в Париже. Там каждый вечер в форме личных поздравлений передавались кодированные сообщения, которые шли в эфире после вечерних новостей; эти известия, предназначенные для полевых агентов, не вызывали ни тени подозрения у обычных людей. «Почему бы не попытаться воспользоваться этим же методом, немного видоизменив его?» – подумал Меткалф. Он составил в мыслях совершенно безобидный абзац, который Бишоп наверняка любезно согласится переслать в свою газету «Манчестер гардиан». Это будет, скажем, краткое сообщение о каком-нибудь концерте или представлении, может быть, о балете. Но в этот безобидный текст будут вставлены кодовые слова, извещающие о его бедственном положении; они пройдут незамеченными мимо советских цензоров, но Корки сразу поймет, что происходит, и начнет принимать меры. Правда, этот метод не столь оперативен, как телефонный звонок по условленному номеру в Лондон или Вашингтон, и поэтому может считаться только запасным.

Конечно, Меткалф не может полностью довериться Тэду Бишопу, не может прямо сказать ему, кто он такой и что делает в Москве. Он выдаст ему правдоподобную историю о том, что советские власти решили арестовать его, потому что он богатый бизнесмен, и включить этот арест в свою акцию по объявлению шпионами всех капиталистов. Ничего сверх этого Тэду Бишопу знать не требуется. Англичанина с его явным антисоветским настроем эта история должна удовлетворить.

«В конце концов, – думал Меткалф, – я же лгал человеку, значащему для меня гораздо больше, человеку, о котором я заботился… нет, которого я глубоко любил. Скоро я научусь лгать с легким сердцем».

И все же в мыслях Меткалфа после фамилии английского журналиста стоял большой вопросительный знак; он не был до конца уверен в лояльности Бишопа. В его нынешнем положении Меткалфу волей-неволей пришлось последовать принципу: никому не доверять. И с Бишопом он тоже будет вести себя максимально осторожно.

Целеустремленным, хотя и не слишком быстрым шагом Меткалф обогнул «Арагви» с дальней стороны, где не было, как он успел заметить, милицейского поста. Телефонную будку он нашел, пройдя несколько кварталов, перед обшарпанным зданием с вывеской «Центральная московская клиника № 22». В окнах было темно, больница не работала. Он набрал номер «Метрополя» и попросил Тэда Бишопа.

Дом № 7 по улице Горького представлял собой массивное внушительное здание Центрального телеграфа, выстроенное в 1929 году в величественном советском стиле. И внутри оно было таким же внушительным, как снаружи; его оформили так, чтобы оно воплощало солидность, словно центральный офис крупнейшего банка или по меньшей мере правительственного учреждения. Здесь москвичи стояли в длинных очередях, чтобы послать телеграммы друзьям или родственникам в разные концы необъятного Советского Союза, отправить посылку, купить почтовую марку или позвонить в другой город или за границу из тесных непроветриваемых будок. И все же, невзирая на поразительно высокие потолки, гранитные колонны, невзирая на огромный герб СССР с серпом и молотом на фасаде, Центральный телеграф олицетворял собой мрачность советской бюрократической машины. Меткалф стоял в полутемной нише и поджидал Тэда Бишопа.

Наблюдая за мужчиной средних лет, который разговаривал по телефону из ближайшей будки, он понял, насколько тщательно контролируются все телефонные переговоры. Нужно было предъявить паспорт или удостоверение личности, заполнить специальный бланк, заплатить вперед и лишь потом говорить, причем разговоры, несомненно, прослушивались. Он подумал было связаться по одному из аварийных номеров с Корки, но тут же отказался от этого намерения. Его поддельные русские документы не дадут ему возможности позвонить за границу; для этого пришлось бы называть свое настоящее имя, а это было слишком опасно, или же предъявить документы Даниэля Эйгена, которые таким образом окажутся скомпрометированными. Нет, Тэд Бишоп вполне сможет позвонить от его имени и сделать это, не привлекая ничьего внимания.

Наконец точно в оговоренное время в массивную дверь вошел грузный журналист с кожаным чемоданом Меткалфа в руке. Вошел, остановился и принялся настороженно озираться. Меткалф прижался к стене и замер; он внимательно смотрел на Бишопа, чтобы удостовериться в том, что за ним нет слежки. Журналист прошел в центр ротонды-вестибюля, продолжая озираться, а Меткалф продолжал наблюдать – не столько за журналистом, сколько за многочисленными дверями, чтобы точно знать, что по пятам за журналистом не явился никто из следящих за ним или работающих вместе с ним.

Меткалф выждал еще минуту. Бишоп принялся расхаживать взад-вперед; на его лице проступило явственное волнение. В конце концов, когда Меткалфу показалось, что журналист вот-вот уйдет, он медленно вышел из своего укрытия.

Но Бишоп, который все еще не заметил Меткалфа, вдруг принялся делать странные движения: поднял руку и несколько раз согнул указательный палец, как будто подзывал кого-то. Меткалф вновь застыл на месте, продолжая наблюдать.

Да, Бишоп совершенно определенно подавал кому-то сигналы. Но кому?

И уже через секунду Меткалф увидел кому.

В дальнем конце вестибюля, за рядом окошечек, похожих на окошки кассиров в банке, открылась дверь, и оттуда вышел белокурый мужчина.

Белокурый мужчина со светлыми водянистыми глазами. Его упорный преследователь из НКВД уверенно подошел к Тэду Бишопу; они о чем-то быстро заговорили. Меткалф, до которого долетали отдельные звуки, определил, что разговор шел на русском.

У Меткалфа похолодело внутри. О, Христос! Тэд Бишоп оказался шпиком.

Его внезапно, хотя и, как сказал он себе с мрачной иронией, запоздало осенило: это стремление к общению, это дружелюбие, неистощимое журналистское любопытство, наводящие вопросы… Антисоветские высказывания, за которыми Тэд прятал свои черные намерения. А тот случай, когда он якобы напился как свинья и блевал в ванной его номера. Это было игрой, предлогом для того, чтобы остаться в номере и обыскать вещи Меткалфа, среди которых имелось много шпионских принадлежностей, например, пустотелая ручка-помазок для бритья и тюбик с кремом, многочисленные фальшивые документы. Бишоп мог осмотреть тайники, когда находился в ванной и умело изображал пьяного, и таким образом выяснить правду о том, кто такой Меткалф на самом деле. Возможно, ему дали наводку из НКВД после того, как их люди обыскали номер Меткалфа. Возможно, он был штатным агентом НКВД.