Костры на берегах - Андрей Леонидович Никитин

заканчивается история строителей беломорских лабиринтов? — спросил меня Куратов, улыбнувшись.

— Заканчивается? — переспросил я его с удивлением. — По-моему, их история только сейчас и начинается, во всяком случае, мы только-только начинаем в ней что-то понимать! Как, впрочем, и во всей истории народов нашего Севера, которую вряд ли мы с тобой успеем написать. Но то, что в ее основании лягут эти вот кварцевые отщепы, найденные тобой на Большом Заяцком острове, — я не сомневаюсь…

— Ты, как всегда, преувеличиваешь мои заслуги, — возразил археолог. — Но ты прав, это только начало работы. Нужно разобрать еще несколько куч, чтобы быть уверенным, найти другие стойбища и могильники. Впрочем, такой же могильник, как на Большом Заяцком острове, известен в Финляндии. Там еще в начале века возле устья реки Торнео финский археолог Пяккенен рядом с лабиринтами насчитал более трех десятков каменных куч. Могут они быть рядом и с другими лабиринтами. Брюсов, как ты помнишь, писал, что отсутствие указаний на каменные кучи возле лабиринтов объясняется, вероятнее всего, недостаточным вниманием исследователей…

— Вот видишь! Я думаю, что известны и стойбища, просто их никто еще не догадался выделить из числа других «стоянок арктического неолита», как до сих пор называют все остатки поселений с кварцевыми орудиями, лежащие за Полярным кругом… Готов держать пари, что если теперь я снова пройду по берегу, то все это будет найдено — и новые лабиринты, и стойбища, и конечно же, могильники морских охотников…

Слова мои не были пустой похвальбой. За прошедшие годы я смог понять, что Терский берег для археолога в полном смысле слова «земля незнаемая». И уже следующей зимой, встретившись в Ленинграде с Эриком Ховилой, услышал от него рассказ, только укрепивший мои ожидания.

Знакомство наше произошло в то первое мое заполярное лето, когда я только еще открывал для себя Терский берег.

Надо сказать, что одной из главных достопримечательностей края был мыс Корабль — низкая скальная терраса, поднявшаяся над морем на десяток метров каменным обрывом плотного красного терского песчаника. Собственно мыс, издали походивший на приставший к берегу корабль, был всего лишь одной из наиболее выдающихся точек так называемой «зоны интрузии», протянувшейся на полтора-два километра по берегу в теле скального массива. В очень далеком от нас геологическом прошлом какие-то силы ломали и дробили этот участок каменного кряжа, создавая в нем бесконечную сеть крупных и мелких трещин, по которым из земной глуби время от времени поднимались перегретые водные растворы. Их химический состав раз от разу менялся. Остывая, растворы оставляли в полостях и на стенках трещин содержавшиеся в них вещества. Вот почему на этом участке берега терский песчаник пронизан жилами со сверкающими кристаллами лилового аметиста, черного мориона, поверх которых часто можно видеть желтые «розы» тяжелого барита и черно-зелено-лилово-белое разноцветье флюоритов, а в некоторых местах — еще и ядовито-зеленые вкрапления окислов сернистых медных руд… Жилами этих минералов расцвечены скалы, валуны, галька, открывающаяся на отливе, и чтобы дать представление об этом богатстве и своеобразии, достаточно сказать, что только в группе кварцевых минералов между стоящими рядом фиолетовым аметистом и черным морионом, известным в обиходе под названием «дымчатый топаз», хотя к настоящему топазу он не имеет никакого отношения, геологи нашли здесь около сотни цветовых оттенков и разновидностей.

Своеобразный природный музей на мысе Корабль был известен достаточно давно, но долгое время представлял интерес разве что научный. Кристаллы этого месторождения были малы для ювелирной промышленности, а если и попадались крупные, то они оказывались мутными, со множеством посторонних включений и разбитые трещинами.

У терских аметистов была и еще одна особенность — их красящее вещество распространялось не равномерно по всему кристаллу, а слоями или образуя только пленку поверхностного слоя.

Эрик Ховила, с которым я встретился здесь, был первым геологом, кто начал изучение этого месторождения с научной и с промышленной точек зрения. На первых порах дело показалось перспективным, постепенно приобрело достаточно большой размах, и теперь почти в каждом ювелирном магазине, где есть сувенирный отдел, можно видеть пепельницы, письменные приборы, на которые эпоксидной смолой приклеена щетка терских аметистов, а кое-где даже найти серьги и броши с такими колючими вставками.

Правда, на месте мыса Корабль теперь зияет глубокий карьер и девять десятых драгоценных кристаллов разрушено взрывами и выброшено в отвалы, но это уже тема для другого рассказа.

Промышленная разработка терских аметистов началась на второй или третий год нашего знакомства с Ховилой, моего приятеля сменил другой ленинградский геолог, стоявший во главе уже большой партии, с которым я тоже познакомился, но связь с первоисследователем у меня не прерывалась. Бледно-рыжий, почти белый, с розовой от северного загара кожей, с пронзительно синими глазами, медлительный только на первый взгляд, Ховила оказался удивительно энергичным человеком, к тому же влюбленным и в минералогию, и в Север, и в свою профессию. Впрочем, здесь я могу быть пристрастен, потому что сам в школьные годы увлекался минералогией, занимался ею довольно серьезно, что оказалось весьма полезным впоследствии, и поэтому до сих пор испытываю симпатию к человеку, посвятившему себя этой профессии.

Но Ховила заинтересовал меня не только минералогией. Его работа на мысе Корабль оказалась прямо связана с историей этих мест, причем с историей не такой уж древней.

Работа геологов только началась на кромке берега. Постепенно они исследовали все большую и большую площадь, где на поверхность выходил терский песчаник, чтобы отметить на карте и другие районы таких же интрузий. Одновременно оценивалось и изучалось месторождение мыса Корабль. Довольно скоро геологи обнаружили, что они далеко не первые, кого интересовали кристаллы кварца и аметиста. В стороне от берега, в лесу, на более древней террасе они наткнулись на остатки многочисленных, засыпанных и заросших деревьями старых штолен, при расчистке которых им стали попадаться и следы выработок кварцевых жил.

Древних добытчиков не так интересовало качество, как величина кристаллов. Они добывали только крупные кристаллы, все равно — аметиста, мориона или кварца с характерным для этих мест чуть зеленоватым оттенком бутылочного стекла.

Когда, кто разрабатывал эти жилы? Никаких документов на этот счет, к сожалению, не сохранилось. И все же, сравнивая кристаллы, поднятые в старых штольнях, со вставками из таких же камней на окладах русских икон и на переплетах старинных книг, хранящихся в наших музеях, можно было с большой долей уверенности утверждать, что горными разработками на Терском берегу занимались скорее всего монахи Соловецкого монастыря в XVI, XVII, а возможно, даже еще в первой половине XVIII века — до тех пор, пока за Уралом не начали открывать месторождения драгоценного