Наследник - Гэри Дженнингс

— Прекрасно. В отличие от моего двуногого братца они не столь алчны и злобны.

— Не называй меня своим братом. Моя кровь чиста.

— Возможно, в один прекрасный день мне удастся увидеть, какого она цвета. Подозреваю, что жёлтого.

— Не думаю, что ты проживёшь так долго, чтобы пролить мою кровь.

— Ладно, ты ведь не просто так сюда притащился. Выкладывай, зачем пришёл, братец.

Лицо Луиса исказила злобная гримаса, глаза сделались как у загнанной крысы, губы скривились.

— Хочу, чтобы ты знал, что о свадьбе уже объявлено. Пока ты гниёшь в тюрьме и пытаешься спасти свою жалкую жизнь, я женюсь на Елене.

— Ты, конечно, можешь принудить её к замужеству, но не к тому, чтобы она тебя полюбила. Тебя вообще невозможно полюбить, на это не способен никто, кроме той злобной старухи, чьи руки по локоть в крови людей, оказавшихся между ней и тем, чего она вожделела.

— Елена ещё полюбит меня. Надеюсь, ты не думаешь, будто она, дама чистой, благородной крови, способна полюбить метиса, это грязное отродье, которое и человеком-то назвать трудно?

— Да, братец, сразу видно, как глубоко тебя это задевает. Ты ведь прекрасно знаешь, что любит Елена меня, а ты можешь овладеть ею лишь насильно, с помощью её дядюшки. Неужели это именно то, что тебе нужно, братец? Заполучить женщину с помощью принуждения и обмана? Неужели в твоём понимании насилие и есть любовь?

Злоба клокотала в Луисе с такой силой, что он весь буквально дрожал. А я гнул своё:

— Каково это: знать, что тебе пришлось покупать невесту у дядюшки, потому что она на дух тебя не переносит? Кстати, а какова доля вице-короля в твоих махинациях с маисом? И скольким детям придётся умереть от голода ради удовлетворения твоей алчности?

— Я пришёл сюда сказать, как я тебя ненавижу. Само твоё существование с раннего детства отбрасывало чёрную тень на мою жизнь. Бабушка поведала мне о грехе моего отца, о том, что он запятнал честь одной из самых гордых фамилий Испании, сочетавшись браком с индейской девицей.

И тут меня словно громом поразило.

¡Santa Maria! Значит, дон Эдуардо был женат на моей матери. Получается, что я никакой не бастард. Брак узаконил моё рождение: неудивительно, что Луис и его бабка всегда боялись меня. Эдуардо, по самой своей природе поэт и мечтатель, не просто прижил с моей матерью ребёнка, но обвенчался с ней, сделав тем самым метиса законным наследником семейства, состоящего в родстве с королевским домом.

— Ты боишься меня, потому что как старший сын именно я должен наследовать титул после смерти Эдуардо! — воскликнул я и, запрокинув голову, расхохотался. — Всё, о чём ты только мечтал, по праву принадлежит мне: титулы, особняки, гасиенды — словом, всё, в чём ты видишь смысл жизни. И даже женщина, которую ты вожделеешь!

— Тебе не принадлежит ничего, кроме грязи, в которой ты здесь валяешься, да паразитов, пожирающих твою плоть.

Луис помолчал, затем вынул из кармана лист бумаги.

— По просьбе моей будущей жены я согласился сходить сюда и доставить тебе от неё послание. Елена по-прежнему благодарна тебе за услуги, оказанные в Веракрусе.

Я подошёл к решётке и протянул руку сквозь прутья, чтобы взять бумагу, но тут Луис уронил письмо на пол, схватил меня за запястье и дёрнул на себя, одновременно другой рукой ударив кинжалом в живот.

На долю мгновения мы застыли один подле другого, а потом я выбросил сквозь прутья свободную руку с остро заточенным пером. Луис выпустил мою руку и отпрянул, но острие пера успело оставить на его щеке кровоточащий порез.

И снова, уже отступив от решётки, мы оба замерли в молчании. По щеке Луиса струилась кровь. Я потрогал пальцами собственный шрам на том же месте и усмехнулся.

— Я ношу на щеке отметину каторжника. Теперь и ты получил такую же, причём по заслугам.

Луис продолжал таращиться на меня в крайнем изумлении. Я снова усмехнулся, расстегнул рубаху и показал ему засунутую за пояс штанов толстую пачку писчей бумаги, в которую и пришёлся удар его кинжала.

После ухода Луиса я погрузился в размышления о том, что мне стало известно благодаря его обмолвке. Это позволяло взглянуть на все хитросплетения, загадки и тайны, относящиеся к моему прошлому, совсем по-другому. Оказывается, хотя волею судьбы мне пришлось провести большую часть жизни во лжи, я и представить себе не мог, что сам являюсь жертвой грандиозного и невероятно жестокого обмана: так вот в чём заключалась тайна моего рождения.

Дон Эдуардо, беседуя со мной, ни разу не упомянул о том, что был женат на моей матери. Сейчас, размышляя об этом, я думал о нём именно как о доне Эдуардо, а не как о своём отце.

Возможно, он полагал, что я и так всё знаю, думал, что отец Антонио рассказал мне правду. Однако добрый священник искренне верил в то, что только неведение способно защитить меня. Слишком многое зависело от того, останется ли тайна погребённой или выйдет наружу.

Я попытался представить себе, как разыгрывалась трагическая пьеса о фамильной чести и семейном наследии. Старая матрона поселила юного дона Эдуардо на гасиенде, управляемой Рамоном, чтобы тот обучился всему, что подобает кабальеро.

Но, amigos, что делает юнца настоящим мужчиной? Правильно, женщина, шпага и конь, причём под женщиной вовсе не обязательно подразумевается законная супруга. Думаю, что Рамон только порадовался, когда узнал, что его ученик вступил в связь с индейской красоткой. Возможно, он даже удовлетворённо сообщил старой сеньоре, что её сын ведёт себя именно так, как и подобает родовитому испанцу.

Сам Рамон, хоть и не был знатного рода, провёл всю жизнь на службе у аристократов, полагал, что прекрасно знает эту породу, и не допускал даже мысли о том, что в отличие от монет графа Роберто не все отпрыски благородных идальго отчеканены по единому образцу. Эдуардо и Елена вовсе не походили на большинство представителей своего сословия, ибо Бог наделил их мечтательными сердцами и стремлением излить свои мысли и чувства в поэтических строках, дабы поделиться ими с миром.

И эти их мысли и чувства далеко не всегда совпадали с тем, чего ждали и требовали от них окружающие.

Мать Эдуардо — я просто не мог заставить себя думать о ней как о родной бабушке — прибыла с визитом на гасиенду, возможно, чтобы убедиться воочию, каких успехов добился Рамон в воспитании молодого гранда. И тут уж не обошлось без вмешательства самой судьбы, подгадавшей к её прибытию моё появление на свет.

Я пытался представить себе, что творилось на душе у Эдуардо и у моей матери. Вообще-то юноша вполне мог жениться на красавице индианке назло матери, но сердцем я чувствовал, что это не так. Стоило лишь вспомнить, как потеплел голос дона Эдуардо, отражавший его истинные чувства. Я был уверен в том, что этот человек любил мою мать, но, подобно многим поэтам и книжникам, живущим в вымышленном мире, преувеличивал могущество любви, её способность преодолевать все препоны. И разумеется, неверно судил о старой матроне, являвшейся в полной мере продуктом своего времени. После смерти мужа, а возможно, и ещё раньше, обнаружив в супруге намёки на то, что так ярко и, по её мнению, пагубно проявилось в её сыне, она взяла бразды правления домом маркизов де ла Серда в свои руки, твёрдо вознамерившись всячески блюсти величие этой древней фамилии.