Когда оживают Тени - Сергей Джевага

Оставался вопрос цены, но я знал, что нужно экстремистам. Деньги. Ведь без средств любой протест быстро засыхает и тухнет. В топку народного гнева надо постоянно подбрасывать новое золото. На чистом энтузиазме никто на митинг не отправится. Или почти никто, настоящих фанатиков, коих меньшинство, в расчет не берем. Обыватель же пойдет, но поскандалит денек-другой. Потом захочется кушать. А дома жена, те же голодные дети, больные родители. И единственный выход — снова брести на опостылевшую фабрику или в док, чтобы хоть как-то прокормиться.

Именно потому радикалы и задумали похищение. Чтобы разжиться эарами, впоследствии привлечь менее фанатичную, но жаждущую легкого заработка аудиторию для новых акций. Листовки бесплатно никто печатать не станет, а бумага дорогая. Не говоря об оружии.

И мне было что им предложить, благо не успел сбыть свою коллекцию древностей. Но здесь и сейчас стал мучится запоздалой неуверенностью.

Получится ли найти тех, кто нужен? И если да, хватит ли у них мозгов не прибить меня на месте, а выслушать и начать торговаться? Откуда знать, что бунтовщики взаправду знают ходы в канализации?..

Прорыв и образование Лимба в свое время превратил город и до того страдающий от громоздких коммуникаций в настоящее чудовище. Одни пути пришлось перекрыть, другие развивать, строить новые узлы опреснения, генерации воздуха и энергии, подстанции, канализации. И с каждым годом, с каждым десятилетием проблема разрасталась. Поверх старых линий прокладывали новые, неумело сращивали, оставляли заплаты, теряли планы и схемы. Снова и снова бросались ремонтировать, не задумываясь о полной реконструкции.

Старик прав, когда говорил, что в технические тоннели Тары можно войти, а вот выход под вопросом. И практически никто не знает досконально, даже те технари, что призваны обслуживать и поддерживать в относительно рабочем состоянии.

А с другой стороны, если не экстремистам знать город, то кому?..

— Нашел время киснуть, — пробормотал я. Кривовато усмехнулся и ущипнул себя за ухо. — Все получится.

Смешавшись с потоком людей, я устремился к одному из ворот-шлюзов. Благоразумно обошел компанию молодчиков, вроде бы развлекающихся игрой в камушки, а на деле высматривающих кого бы можно ограбить. Поморщился мощной вони прогорклого масла от уличной закусочной, где жарили кальмаров и осьминогов. Поглазел на акробата, ловко вышагивающего по тросу над проспектом, раскачивающегося и шатающегося под аханье публики. Кинул мелкую монетку детишкам в костюмах туату и чертей, что шумной компанией выплясывали в центре тоннеля под надтреснутые звуки флейты.

Помахав рукой радостно взвизгнувшей малышне, я сделал вежливый реверанс наряду гвардов — дескать, с праздником, уважаемые. Те окинули пристальными взорами, но хмуро отвернулись — такой публики в тоннеле полным-полно. И если в богатых районах могли остановить, сочтя подозрительным, тут действовали иные правила. Пока не мешаешь другим, не шумишь, не воруешь напоказ и платишь мзду защитникам порядка, тебя не тронут.

За это я и симпатизировал миру низов. Грязному, жестокому, кровавому, но по-своему честному и намного более понятному, чем выхолощенный и чистенький, напудренный, но гнилой мир аристократов и богатеев.

Преодолев половину пути к вратам, я окончательно успокоился и почувствовал себя уверенно. На импровизированной площади у большого паба остановился и послушал выступление какого-то очередного революционера. Тот надрывался, кричал о зажравшихся богачах, умирающих детях и стариках, о том, что пора действовать.

В целом обычный мотив известной песни. Интересно другое, тут никто и не думал сгонять крикуна с пьедестала. В редкой толпе я увидел несколько гвардов, внимательно слушающих. А кое-кто, судя по выражению лица, поддерживал оратора.

Город не достиг точки кипения. Но медленно, верно грелся. Я видел сие в лицах и взглядах, в сжимающихся кулаках и стойком запахе гнева, коим сочилась толпа.

Обойдя стихийный митинг по широкой дуге, я преодолел оставшееся расстояние до нужных врат. Шлюз тут не запирался, и народ беспрепятственно сновал туда-обратно. Проезжали тележки, груженные какими-то ящиками и бочками, грудами минералов и стальными болванками. То и дело мелькали рабочие — с раскрасневшимися усталыми лицами, с подпалинами в волосах и на грубых робах, с болтающимися на груди респираторами.

В лицо дохнуло сухим жаром, запахом серы и железа — будто в Аду. Вдалеке горело желтоватое зарево, слышались оглушительные удары металла по металлу, какой-то лязг и приглушенное рычание. Будто некий гигантский зверь скрипел во сне зубами, вздрагивал и порывался проснуться.

Запнувшись у входа на секунду, я решительно шагнул внутрь. В первый момент чуть не задохнулся от дыма. Поморгал, двинулся дальше вдоль узкой одноколейки, снующих вагонеток. Мимо темных нор-ответвлений, где чудилось какое-то движение, мелькали тусклые огоньки. Мимо громадных залов, где лился металл и сверкали искры, как черти бегали дымящиеся от жара работяги, горели дуги электрических разрядов, шипело, трещало, рокотало.

То и дело хотелось втянуть голову в плечи. Я с непривычки вздрагивал, оглядывался, едва успевал уклоняться от спешащих куда-то рабочих, катающихся по тоннелю грузовых тележек. С интересом рассматривал механизмы в мастерских, людей.

В одном углу увидел отдыхающую и обедающую бригаду — крепкие парни мрачно жевали вяленую рыбу и галеты из водорослей, запивали водой. Чумазые, потные, жилистые. У половины не хватало пальцев на руках и ногах, лица истощены и обезображены давними травмами. Да что говорить — у некоторых вместо одежды лохмотья, а обуви крепкие огрубевшие до каменного состояния стопы никогда не знали.

А чуть дальше я увидел импровизированную ночлежку — убегающие вверх, в темноту и мглу металлоконструкции, представляющие собой многоэтажные постели. По лесенкам спускались и поднимались мужчины и женщины. Кто-то ворочался на грязных матрацах, стонал во сне, кто-то хрипел и кашлял, хватаясь за грудь. И ничего удивительного, что многие дремали в респираторах, боясь задохнуться.

Судя по всему, народ тут не просто отдыхал между сменами, а жил. Денег у многих не хватало и на маленький каменный мешок-соту, называемый почему-то квартирой.

Рядом со спальней стояла кухня — огромный котел с электрическим подогревом, булькающий и шипящий, окутанный зловонным паром. А рядом копошились несколько поваров. Один постоянно бросал внутрь куски сырой рыбы, чуть ли не лопатой, второй с усилием размешивал стальным прутом, а третий за мелкую монету накладывал желающим осклизлую неаппетитную массу по тарелкам.

Уловив запах, я невольно передернул плечами и поторопился уйти. Но мельком заметил и тех, кто наблюдал за процессом приготовления хрючева с вожделением и жадностью. Из-за металлических ящиков выглядывала пара мальчишек, чрезвычайно худых, смахивающих на скелеты и абсолютно седых. С огромными зрачками, слезящимися от яркого света глазами, белой до прозрачности кожей, не знавшей ультрафиолета, и кровоточащими деснами, редкими зубами. Оба одеты в какое-то рубище, чумазые, запуганные.